Годзилла
Шрифт:
Днём в дежурствах я в основном безвылазно сидел в роте, когда надоедало, отправлялся кимарить в бытовку на стулья или вообще ложился в сушилке на тумбочку для тапок и засыпал, пока меня не вызывал Напалм.
После обеденной пайки шёл в чифан, лакомился смаженкой и закупал себе на ночь “Роллтон” с сосисками и майонезом, ставшим излюбленным для меня яством, что вскоре я заметил, как мой прес безнадёжно заплыл жиром, утратив былую рельефность.
После обеда происходил тихий час, которого со Студневым я практически не ведал, сполна пользуясь предоставленной мне возможностью.
Четыре часа сна до самого ужина и я уже
Потом отпускал Напалма поесть и сам становился на тумбу. Пацаны неспеша готовились к следующему наряду и так день за днем.
– Вот, если бы все полтора года т`aкой тaски, - говорил Мука, голым расхаживая по взлётке после горячего душа.
Прибыв со “стелса” через пол часа Напалм сразу же принимался убирать бытовку с сушилкой. Всё остальное он убирал уже после отбоя. Я даже помогал ему, хотя никто меня не понимал, дежурному это по статусу не положено. Но каким бы печальным бойцом не был бы этот Напалм, всё же свой период, а тут ещё целый день на тумбе проторчать. Жалость к нему играла свою роль.
Я брал мокрую тряпку и пару раз проволакивал швабру по взлётке. По сути вся эта уборка делалась для отвода глаз.
– “Слоняра”, ты Петрович, - пыхтел Раткевич мне со своей койки.
Напалма я отбивал по возможности сразу по окончанию работ, практически вплоть до самого подъёма. С дневальными мы установили чёткие правила. Они стоят весь день – всю ночь спят.
Обычно, после полуночи мы с Мукой становились на тумбу, но это только для вида. Как раз позади неё находился комод и я садился на него смотреть с телефона фильмы.
Бывало, Мука просил разбудить его в три часа ночи и мы вместе пили кофе. Каждую ночь ко мне приходил Ковш и дежурный из первой роты сержант Шаренко. Мы на широкую трапезничали за моим столом, втроём покидали роту и выходили курить на улицу. Воистину это было потрясающее время.
Проверяющие, зная, что наш батальон на учениях, особо нас не трогали, заходили в роту затем, чтобы узнать, всё ли в порядке и спешно покидали нас в одиночестве.
За десять минут до подъёма я будил Напалма и шёл в штаб за ключами от КХО, потом на развод, далее в “стелс” и обратно в роту. Ни каких “физо”, ни каких костей. Жизнь была прекрасна и я вычёркивал в своём блокноте последние оставшиеся там точки.
***
После смены дежурства мы отсыпались по полной. Сменялись за пол часа, чтобы увеличить интервал отдыха. Спокойно шли в душ и мылись. Я слышал, что раннее в армии не было горячей воды и солдаты закалялись зимой и летом. Но благо наша часть была элитной и я знал, что такое стоять под тёплыми струями дождика и сполна этим наслаждаться.
В итоге спали до часа дня. К часу Мука будил наши бренные тела и мы не спеша, скооперировавшись с остатками третьей роты, двигались на пайку. Обед почти не ели, ожидая по времени открытие чифана.
Покурив, двигали к нему, ели от пуза сладости и набирали провиант на ночь.
В три часа был развод батальона охраны. Капитан Головач проводил его в нашем расположении, выстроив сменившихся с наряда рот на взлётке. Обычно, Головач отправлял нас всех скопом на дровяной, заготавливать дрова в лес. Нам повезло, что в первой и третьей роте остались “слоны”, на которых тут же ложился весь груз работ.
Я,
Его косяки своей эпической масштабностью обошли всю часть. Так, к слову, можно привести караульный залёт, времён марта-апреля, когда мы дико не доедали и не досыпали, курсируя между костями и “красными драконами”. Напалма тогда только поставили в помощь к Захару вторым тэсэошником и он частяком стучал на нас, докладывая Потапу неправильные действия часового, наблюдая за всеми в камеру. В то время мы подворовывали хлеб из караульной кухни, чтобы как-то продержаться и в один из таких раз, когда Секач приказал принести себе на ужин кусочек черняги, Рацык лишь развёл руками. Нас всех построили в бодряке и принялись шмонать. Хлеб ни у кого не обнаружили, а по наличию крошек в моём кармане всю вину тут же повесили на меня, и хотя крошки были уже сухими и дураку было понятно, что они давнишние, Секач поставил нас на кости. Мы стояли около часа и никто не признавался, куда подевался весь хлеб. Кесарь принёс дубинку и предложил Секачу нас проучить. Начкару же всё не давала покоя недосказанность и он, расхаживая между нами, обратил взор на тэсэошника.
– Что-то мне Напалм не нравится, сидит себе смирно, молчит, ну-ка вставай!
Напалм встал. Секач подошёл к нему, стал досматривать, расстегнул на нём китель и куски хлеба посыпались на пол. Все мы были в шоке. В караулке на мгновение повисло молчание и даже сам Секач не знал, что сказать.
– Ты ведь понимаешь, что я сейчас бы пропиздил всех твоих пацанов дубиналом? И ты что, падла, так бы тихо сидел и молча слушал страдания своего периода?!
Напалм потупил взор и виновато опустил голову.
Нас подняли с костей, а его тут же перевели в крысы.
Потом я видел, как Гурский с Рацыком поставили Напалма в долбанах на кости и пару раз проехались с ноги по его рёбрам. Жалкое зрелище.
Теперь же мы, три дежа, сидели в теньке и ленно наблюдали за работой “слонов” с Напалмом. “Слоны” пилили брёвна, разрубали чурки на дрова и относили их под навес. Напалм занимался укладкой. Глядя на них, я с содроганием вспоминал, как ишачил тут “по слонячке”. Тогда работа казалась не такой уж и пыльной, и мы трудились, ожидая, когда нам разрешат отправить кого-нибудь в чифан за пакетом сладостей. Теперь уже мы отправляли гонца за съестным. “Слоны” угощали нас и все были довольны.
Потом наступало время дрёмы. Вот же странно, сна мне хватало, но от ничегонеделания, спать хотелось ещё больше. Тело казалось ватным и я даже не представлял, как раньше все эти месяцы беспросветно пахал, прерываясь лишь на сон и жалкий паёк.
На дровяном “трудились” до ужина, пока за нами не приходил Мука или другой дежурный, отводивший нас в столовую.
Воздух без команд и вечно недовольных физиономий “шакалов” воочию изменился и я уже стал побаиваться их возврата.
***