Годзилла
Шрифт:
Лавров был сорокалетним занудой с чёрным и вьющимся из-под кепки чубом. Обязанности на разводах он не спрашивал, зато около полу часа удерживал нас на плацу и вещал нам одни и те же инструкции и правила несения службы, приводя в пример всеми уже сто раз слыханные истории, как кто-то, когда-то, где-то накосячил. Рассказчиком он был хорошим и его чёткий баритон, и задвигаемый нам месседж был понятен всем: следуй строго своих обязанностей и у тебя всё получится.
Заступая с ним в наряд, дежурство проходило по уставу. Звонить в дежурку после полуночи приходилось каждый час и докладывать обстановку в роте; если забыл, Лавров заставлял бегать к себе в штаб и отчитываться уже там. В оружейной
Все в части знали, что Лавров был весьма увлечён старшиной Сладковой, шалавой по сущности, любящей рассматривать солдатские елдаки в бане и мысль, что он влюблён в шкуру и ничего с этим не может поделать, немного, но всё же успокаивала. Тем более я слышал истории, что в санчасти её периодически трахали солдаты. Лавров этого, видимо, не знал и на празднествах в части пел ей со сцены любовные романсы.
Качан особенно жаловал батальон охраны, приходил к трём утра и, дерзко садясь за мой стол, выставив меня перед собой, как школьника, опрашивал обязанности дежурного и как на зло с середины.
– Вот ты же учитель истории, а ни черта не знаешь, дежурный из тебя говно, может тебя на губу посадить для стимула?
– ехидно улыбаясь, спросил меня майор.
– Вам виднее… - безразлично ответил я.
– Ничему тебя армия не научила. Вот скажи мне, какая от тебя польза?
– Товарищ майор, честно признаюсь – никакой. В армию я попал, потому что закосить не удалось, теперь понимаю, зря не пытался. Вы говорите, что я здесь должен был получить какие-то навыки, возникает встречный вопрос: какие? Ну, допустим, мыть пол, подметать, кружок кройки-шитья ещё ладно, но и это я мог запроста на гражданке освоить. Пострелял пару раз. Отсюда следует вывод: белорусская армия – это рабовладельческая структура, которая насильно удерживает молодых ребят, отнимая у них юные годы, лучшие годы, а ведь мы могли за этими стенами что-нибудь полезное сделать. Вы, конечно, можете возразить, как же, армия делает из мальчишек мужчин, но лично я считаю, что мужчинами нас делает жизнь, которую эта самая армия и ограничивает, следовательно она бессмысленная, и пора бы уже давно взглянуть правде в глаза и перевести её на контрактную основу, как это сделали все цивилизованные страны мира.
Качан что-тонаписал в своём блокноте и молча удалился в третью роту.
Муссолини был таким же деспотом, но дрючил исключительно ППУ и водителей, которые по его словам и так всю службу прохлаждались. Приходил в роту он ближе к часу ночи, мог просто молча пройтись по расположению, ничего не сказать и уйти в другую роту. Весь путь приходилось проделывать вместе с ним, выказывая своё почтение и строгую подчинённость. Муссолини это дело любили, тут же преисполняясь возвышенностью, получая моральное и визуальное удовольствие.
Капитан Иванченко практиковал пробежки к себе в штаб среди ночи любого дежурного, кто на его усмотрение во время доклада по телефону гундосил в трубку, вызывая подозрение в заспанности. Пару раз сбегал в штаб и я. Капитан в наглую играл в “World of tanks”, заставляя нас заучивать абзацы из устава, от нечего делать называя номера страниц. Мне хватало
– Вымахали, лоси, хуй, как пивные банки, а устав выучить не могут, - всё причитал на нас капитан.
По рассказал Муки майор Дикий пробивал лосей с порога. Как только дежурный делал три строевых ко входу, ему следовала команда “своди”. В моё дежурство я лишь единожды застал его в нашем расположении. На тумбе тогда стоял Бохтыш и мы с ним немного повздорили. Видите-ли, я мало давал ему сна и он рубился прямо на тумбе, покачиваясь и кивая головой каждую минуты. Следовало взбодрить бойца, и я велел ему встать на кости. Бохтыш долго сопротивлялся, но всё же встал. Заслышав шаги по лестнице, я приказал ему подняться. Тот, понятное дело, затаил обиду и остался в исходном положении. Дикий вихрем залетел в роту. Я, уже подписывая себе сметный приговор, обречённо сделал к нему три строевых. Дикий посмотрел по сторонам. Бохтыш стоял на костях, в ожидании моей скорейшей экзекуции.
– Воспитываешь молодое пополнение? – глядя на моего “слона”, спросил майор.
– Так точно!
– Ну, это правильно, продолжай в том же духе, - только и сказал он, направившись в третью роту.
Через месяц я узнал, что его разжаловали и уволили из вооружённым сил. Пацаны из ремонтной роты говорили, что у него снесло крышу и на ночном обходе роты, он стрелял из пистолета в потолок.
Швока требовал от нас знания технических характеристик оружия, спрашивал их прямо на разводе, а в оружейке постоянно допекал меня количеством запасов патронов и гранат. По своей неосведомлённости я несколько раз рисовал ему чертежи составляющих деталей АК-47. Швока, хоть и был забавным майором, откидывающим сиюминутные остроты, всё же по сущности своей слыл заносчивым и неугомонным “шакалом”.
Никогда вопросов не возникало лишь с майором Разиным, это был здоровый перекаченный вэдэвэшник в тельняшке, но как ни странно, самый лояльный и толковый офицер. На разводе его главным требованием было запирать роту после отбоя на ключ и никого не пускать в расположение, что мы послушно и исполняли, рубились прямо на кроватях, оставляя за старших “слонов”-дневальных. Если не спалось, жрали с Чучвагой или Индюком “Роллтон”, обильно заправляя его майонезом и, нарезая в котелки сосиски. “Слоны” заранее покупали нам весь провиант, за что мы разрешали им сидеть в своих телефонах и даже немного спать.
***
Как-то поздно ночью в роту зарвался пьяный в дразг лейтенант Левкович. Я был в наряде с Индюком, а Чучвагой и пока сидел на долбанах, Чучвага был в отдыхающей, услышать чьё-то громкое падение на земь, потом гундосый, исонный голос Пахи:
– Дежурный по роте на выход!
Я впопыхах выскочил на зов и увидел, как едва держащийся на ногах Лёва, схватил за шею Индюка и простреливал ему с кулака под дых.
– Дежурный!
– замычал Лёва.
– Почему твой дневальный на посту рубится? Где второй?
– Отдыхает, товарищ лейтенант.
– Буди его и быстро ко мне в канцелярию.
Пока я поднимал ничего не понимающего Чучвагу, Лёва пробивал лоу кики бедолаге Индюку. Чучвага вставал долго и Лёва негодуя, прописал мне пару раз в фанеру, правда, я вовремя отстранялся от ударов и подачи прошли не сильными. Лёва пытался зарядить мне по лицу, но так и не попал. Когда на взлётке, застегиваясь на ходу, появился Чучвага, Лёва настиг его мощным пенделем.
– В канцелярию, живо!
– скомандовал он.