Голодные игры от лица Пита Мелларка

Скарина Анастасия

— Да. Ты, возможно, не поймешь. У тебя всегда было всего вдоволь. Если бы ты жил в Шлаке, мне не пришлось бы тебе объяснять.

— Да и не пытайся, чего уж там. Куда мне понять своим умишком.

— Это как с тем хлебом. Наверное, я всегда буду тебе должна.

— Хлебом? Каким хлебом? Ты что, про тот случай из детства? —спрашиваю я, делая вид будто не вспоминаю этот случай каждую ночь. —Думаю, теперь-то уж о нем можно забыть. После того как ты воскресила меня из мертвых.

— Ты ведь даже не знал меня. Мы никогда не

разговаривали… И вообще, первый долг всегда самый трудный. Я бы ничего не смогла сделать, меня бы вообще не было, если бы ты мне тогда не помог. И с чего вдруг?

— Сама знаешь с чего, — отвечаю я. — Хеймитч говорил, что тебя непросто убедить.

— Хеймитч? А он тут причем?

— Ни при чем… Так значит, Катон и Цеп, да? Наверное, будет нескромно надеяться, что они одновременно прикончат друг друга? — снова перевожу разговор, не показывая что расстроен.

Китнисс задумывается, потом отвечает:

— Мне кажется, Цеп славный парень. В дистрикте-12 он мог бы быть нашим другом.

— Если так, то пусть его лучше убьет Катон.- мрачно говорю я. Мне не по себе от мысли, что мне придется кого-то убить.

Китнисс молча сидит и на её глазах наворачиваются слёзы. Что случилось? Может больно?

— Что с тобой? Очень больно? — спрашиваю с тревогой в голосе.

— Я хочу домой, Пит. — она произносит это как отчаявшийся ребенок.

— Ты поедешь домой, обещаю.- успокаиваю её я, наклоняюсь и целую.

— Я хочу прямо сейчас.

— Знаешь что, — говорю я, — ты сейчас заснешь, и тебе приснится дом. А потом оглянуться не успеешь, как будешь там на самом деле. Идет?

— Идет, — шепчет Китнисс. — Разбуди меня, если надо будет покараулить.

— Не беспокойся. Я хорошо отдохнул и здоров благодаря тебе и Хеймитчу. И потом, кто знает, сколько ещё это продлится?

***

К вечеру дождь усилися. Сруйки льются с потолка и под самую сильную я подставляю банку.

Пора будить Китнисс. Она спит почти весь день. Пора кушать. Еды немного: два кусочка грусенка, немножко разных кореньев и горсть сухофруктов.

— Оставим что-нибудь на завтра? — спрашиваю я.

— Нет, давай доедим все. Мясо и так уже давно лежит, не хватало нам еще отравиться.

Китнисс делит еду на две равные части. Мы стараемся есть медленнее и все равно управляемся за две минуты. Желудок недовольно ворчит.

— Завтра идем на охоту, — говорит она.

— От меня толку мало, — отвечаю честно. — Я никогда раньше не охотился.

— Я буду убивать, а ты готовить. Еще ты можешь нарвать зелени и ягод.

— Хорошо бы тут рос какой-нибудь хлебный кустарник.

— Тот хлеб, что мне прислали из Дистрикта-11, был еще теплым, — вздыхает напарница. — На, пожуй. — она протягивает мне пару листиков мяты, от которых желудок перестает ворчать.

Из-за дождя трудно даже разглядеть изображение в небе, но одно ясно: сегодня все целы. Значит, Катон и Цеп еще не встретились.

—

А куда ушел Цеп? Что там, на той стороне арены? — спрашивает Китнисс.

— Поле. Трава мне по плечи, и нигде ни тропинки. Целое разноцветное море. Может, там и съедобные злаки есть.

— Уверена, что есть. И Цеп знает, как их отличить. Вы туда ходили?

— Нет. В траву никто не хотел соваться. Жутко. Мало ли что… Вдруг там змеи, или бешеные звери, или трясина.

— Вот на том поле, должно быть, и хлебные кусты растут, — говорит Китнисс мечтаюшим голосом. — Что-что, а на голодающего Цеп совсем не похож. Наоборот, отъелся.

— Или у него очень щедрые спонсоры. Я уж и не знаю, чем заслужить, чтобы Хеймитч нам хоть хлеба прислал. — я слегка расстроен, что не могу нам помочь.

Напарница удивленно поднимает брови. Она берет мою руку и говорит:

— Наверное, он сильно поиздержался, помогая мне усыпить тебя.

— Кстати, — говорю я, переплетая наши пальцы. — Не вздумай устроить что-нибудь подобное еще раз. — я сержусь на нее за её безрассудство.

— А то что будет? — она играет со мной?

— А то…, а то… — я не знаю, что сказать. — Вот подожди только, придумаю.

— В чем проблема?

— В том, что мы оба живы. Поэтому тебе кажется, что ты поступила правильно.

— Я действительно поступила правильно.

— Нет! Не делай так, Китнисс! — я крепко сжал её ладонь, и в моем голосе слышен неподдельный гнев. — Не умирай ради меня. Я этого не хочу. Ясно?

Она продолжает в том же духе:

— А может, я сделала это ради себя. Тебе не приходило в голову? Может, не ты один… кто беспокоится… кто боится…- она запинается. Мое сердце волнительно забилось. Почему она медлит?

Я не выдерживаю тишины:

— Боится чего, Китнисс? — тихо спрашиваю я.

— Хеймитч просил меня не касаться этой тем. — уклончиво говорит она.

Меня непросто сбить с толку.

— Тогда мне придется догадываться самому, — говорю я, придвигаясь ближе.

Впервые мы целуемся по-настоящему. Никто из нас не мучается от боли, не обессилен и не лежит без сознания; наши губы не горят от лихорадки и не немеют от холода.

Я замечаю красное пятно на бинту Китнисс:

— Кажется, у тебя опять кровь. Иди ложись. И вообще уже спать пора.

Китнисс заставляет меня надеть куртку. Холод пробирает насквозь. Настаивает, что будет дежурить первой, хотя ни она, ни я нe ожидаем, что кто-то явится в такую погоду. Я соглашаюсь при условии, что она тоже залезет спальный мешок.

На следующий день с погодой все так же. Ливень не прекращается ни на минуту, как будто распорядители всерьез задумали нас утопить. От раскатов грома трясется земля. Я собираюсь пойти искать еду, но Китнисс отговаривает: сейчас ничего дальше своего носа не увидишь, только вымокнешь до нитки. Я и сам это понимаю, просто от голода уже хоть на стену лезь.