Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор
Шрифт:
— Да я все слышал!
— Нет, нет, ты не слышал.
Он снова отложил девять листов к непрочитанному, и несчастный понял, что о сне лучше и не думать. Лирик пошире раскрыл глаза и снова отдался на волю судьбе.
А драматург читал, читал, читал, читал беспрестанно, читал без отдыха, читал, не переводя дыхания.
Поэт снова было повернулся, чтобы смотреть на муху, дыру, туфли. Но уже больше ничего не видел и не слышал. Что-то неясное и неопределенное звенело и жужжало в ушах, то как поезд, несущийся с огромной скоростью, то как ливень, то как густая, клокочущая лава,
Его стали одолевать видения. Показался змей из детских сказок и принялся дуть на него сначала холодным ветром, а потом горячим. Появился дракон, из пасти которого извергалось пламя, и он чувствовал даже, как это пламя обжигает его. Привиделся, наконец, и змеиный царь. Поэт ощутил, как вонзаются в него ядовитые змеиные жала.
Прошли час, два, три, четыре, пять, шесть часов чтения. Полных шесть часов чтения, еще немного — и пройдет день, а драматург все еще не кончил.
Лирик посмотрел на кипу непрочитанных листов и тяжело вздохнул: конца не было видно.
Он сделал какое-то отчаянное движение рукой, словно прося о милости, и случайно прикоснулся к своей щеке, к той щеке, которая была побрита. К своему удивлению, он почувствовал, что на бритом месте снова выросла борода.
Чтение продолжалось так долго, что бедняга снова зарос!
Осознав в столь трудных обстоятельствах сей утешительный факт, лирик схватил полотенце, висевшее на его шее, стер остатки мыла с другой щеки и так стремительно бросился к дверям, словно спасался от наводнения…
Больше уже никогда драматургу не удавалось заманить его к себе дочитать рукопись, хотя он и уверял, что осталось всего две сцены.
Перевод П. Дмитриева и Г. Сафронова.
Человек с хвостом{94}
Он родился без хвоста. Хвост прицепился к нему на дорогах жизни, как цепляется репей к человеку, продирающемуся сквозь бурьян.
Пытаясь расстаться с хвостом, он даже подвергся операции, но это ему не помогло. Говоря точнее, он не лег на операционный стол, он встал перед покрытым зеленым сукном столом судьи, и это было все равно, что лечь под нож хирурга. Операция прошла успешно, он был объявлен невиновным, но, видно, хвост вырезали не с корнем, и он продолжал его ощущать.
Хвост не мешал ему ни есть, ни пить, не мешал спать, он мешал сесть на стул, например, на чиновничий и вообще на стул, представляющий собой выражение доверия. И что только он не делал, чтобы скрыть хвост, который ему не могли простить. Он советовался с кем только мог и охотно следовал советам. Один из его друзей как-то сказал:
— Стань набожным, предайся молитвам и тихой жизни.
И он регулярно посещал церковь, крестился после каждого «Аминь» и «Господи, помилуй!», выучил всю литургию на память и даже часто пел на левом клиросе. Однако всякий раз, выходя из церкви со службы божьей, он хоть и не щупал своего хвоста, но по взглядам других прихожан отчетливо чувствовал, что хвост еще волочится за ним.
В отчаянии он пошел к друзьям, с которыми уже советовался, и рассказал
— Будь весел и собирай вокруг себя веселых друзей. Веселье высушит хвост, и он отпадет.
И он ударился в разгул. Не расставался с вином, песнями и веселыми друзьями. Ему не хватало ночей, чтобы удовлетворить свою жажду развлечений, и он убивал на это и дни. Однако всякий раз, возвращаясь с гулянок домой, он хоть и не щупал своего хвоста, но по взглядам своих собутыльников отчетливо чувствовал, что хвост еще волочится за ним.
Он пошел к друзьям, с которыми уже советовался, и рассказал им о своей беде. Они повесили головы, задумались и дали ему тогда новый совет:
— Проявляй благородство, делай добрые дела. Это верное лекарство, избавляющее человека от любого хвоста.
И он занялся благотворительностью. Он не был богат, но тратил на добрые дела больше половины своих достатков. Помогал каждому, кому требовалась помощь, делился с бедняками, вносил пожертвования, когда слышал, что нужны деньги для какой-нибудь гуманной цели. Однако всякий раз, сделав доброе дело, он хоть и не щупал своего хвоста, но по взглядам тех, кому делал добро, отчетливо чувствовал, что хвост еще волочится за ним.
В отчаянии он пошел к друзьям, с которыми уже советовался, и рассказал им о своей беде. Они повесили головы и дали ему тогда новый совет:
— Будь богатым. Богатство прикрывает любой хвост, который тянется за человеком в жизни.
И он берется за дело. Трудится до пота, пускает деньги в оборот. Из динара делает два, из двух — шесть, из шести — пятьдесят, из пятидесяти — сотню, две, три… Карманы его раздуваются от банкнотов, касса не вмещает денежных пачек, он принят деловыми кругами и, смотри-ка, начинает чувствовать, что хвост его понемногу усыхает. Хоть он и не щупал своего хвоста, но по взглядам своих деловых друзей отчетливо понял, что распрощался с хвостом навеки.
Мало того, он уже почувствовал, что теперь может усесться на те самые стулья, на которые прежде ему не давал сесть хвост. Так в один прекрасный день он становится членом наблюдательного совета одного из банков, потом членом партийного комитета, а потом и кандидатом в совет общины. И кто знает, не пересядет ли он с обыкновенных стульев в кресло.
И всякий раз по вечерам, довольный тем, что распростился с напастью, он ложится спать и шепчет под одеялом сам себе тот совет, который ему дали друзья:
— Будь богатым. Богатство прикрывает любой хвост, который тянется за человеком в жизни.
Перевод Д. Жукова.
Жертва науки{95}
Господин Пайя уже много лет служит младшим регистратором в канцелярии уездного начальника. Он ревностный, уважаемый и, как говорит уездный начальник, солидный человек. Вот уже лет двадцать он довольствуется «полным практикантским жалованьем»{96}, утешаясь посулами всех уездных начальников о переводе его в штатные чиновники, и работает, работает за четверых, работает за пятерых…