Голубой бриллиант (Сборник)
Шрифт:
еще сойдутся. Портрет, картина и все такое. Да, в тебе что-то
есть неотразимое.
Удивительно: нечто подобное я уже слышала от Лукича.
И только от него. До Лукича никто ничего подобного мне не
говорил. Я молча слушала Игоря и мысленно представляла,
каким от него был бы мой мальчик. Рослый, стройный,
мелколицый, белобрысый... Нет, волосы могут быть мои или
нечто среднее между черными и светлыми - русые. И глаза
могут быть мои.
–
мои мысли Игорь.
– О чем ты мечтала?
Я ответила легкой улыбкой. В половине первого он
сделал перерыв. Опять мы пили кофе с пирожными. Игорь
снова попытался осыпать меня комплементами, но чтоб
оградить от них себя, я попросила рассказать о художниках.
Что такое "авангард" в живописи?
– Авангардисты - это шарлатаны и бездари. Отсутствие
таланта они заменяют всяческой бессмысленной мазней,
уродующей реальную действительность, - ответил Игорь и
продолжал: - Вот один из таких некто Борис Алимов. Слетал на
Камчатку, но там не писал и не рисовал. Вернулся в Москву, и
по памяти создал такой шедевр: две бабы стоят раком,
упершись лоб в лоб. А на голове у них оленьи рога. Такая вот
чушь.
– Но их иногда называют гениями, - сказала я.
– Называют. Такие же идиоты.
– А кто такой Сальвадор Дали? Гений или шарлатан?
– То же, что и Борис Алимов. Вот что он сам о себе
пишет в своей книге "Покорение иррационального". Послушай:
"Мне кажется совершенно ясным, почему мои друзья и враги
делают вид, что не понимают значения тех образов, которые
возникают и которые я переношу на свои картины. Как вы
543
хотели, чтоб понять их, когда я сам их не понимаю".
Откровенное признание.
– Выходит, сам не понимает, что творит, - сказала я.
– Он
психически-ненормальный.
– А они все "авангардисты" чокнутые.
Игорь интересно говорил об искусстве, о художниках. И
после перерыва я взобралась на свой трон, и он работал еще
не больше часа. На этот раз холст не прятал от меня. Лицо уже
было почти написано, и мне нравилось. Пока я рассматривала
свой портрет, он быстро поставил на стол бутылку
шампанского, плитку шоколада, сыр и ветчину, приготовленную
к моему приходу. Мы выпили за успех этого портрета и за
будущую картину "Майское утро", где я буду единственным
персонажем. Между прочим, он как-то походя спросил, а могла
бы я позировать ему обнаженной для картины "Майское утро"?
– У тебя прекрасное тело, классическое.
– Откуда ты знаешь о моем теле? Ты обладаешь особым
зрением, вроде
– Представь себе - да!
Потом он вышел из-за стола, подошел ко мне сзади и
обхватив мою голову, страстно, несмотря на мой протест,
поцеловал меня.
– Что это значит?
– сухо спросила я и посмотрела на него
осуждающе.
– Это значит, что я тебя люблю, - как ни в чем не бывало
ответил он и сделал попытку повторить поцелуй. Я увернулась
и быстро встала. Он обхватил меня за плечи и крепко прижал к
себе. Руки у него оказались сильными, несмотря на худобу.
Лицо его пылало. Он тяжело дышал и как бы второпях
выталкивал из себя глухие слова:
– Я люблю тебя и хочу, чтоб ты была со мной.
– С тобой у тебя Настя, - сказала я и с силой расцепила
его руки.
– Настя мое несчастье, а твой Егорий - твое горе.
– Настя и двое ребят. А Егория не трогай. Он - мой.
– Хорошо, присядь, давай поговорим.
– Он усадил меня
на тахту и сам сел рядом.
– Я серьезно, это не флирт. Я готов
на тебе жениться. Я уйду от Насти. Она дура, и брак наш тоже
дурной, случайный, глупый.
– Уйдешь. А твои мальчишки, как они без отца. Ты ведь
их любишь?
– Люблю. И они меня любят. Я их с собой возьму и будем
жить вот в этой мастерской. А потом куплю квартиру. Я
544
заработаю. "Новые русские" хорошо платят за портреты, за
пейзажи.
Вдруг он обхватил меня, стал целовать и повалил на
тахту, шепча умоляющие нежные слова. Шампанское
действовало на нас обоих. Он говорил, гладя мои волосы:
– Лукич не узнает. Как он может узнать?
– Я сама ему расскажу. У нас нет тайн друг от друга. , - Да
это же глупо. Нам будет с тобой хорошо.
– И тут я вспомнила
последнее слово Лукича - "производитель" и произнесла его
вслух. Игорь тот час же уцепился за это слово:
– Да, я производитель, достойный, хорошей породы. Я
сделаю тебе сына, обязательно сына. От меня бывают только
мальчики.
И он проворно уже сбросил с себя брюки и расстегнул
молнию моих джинсов. "Да, сынишка, мальчик, моя мечта, -
лихорадочно стучало в моей голове.
– Лукичу не скажу, скрою.
Он же не возражал". И в это время я почувствовала на своем
животе его горячую руку, и джинсы мои были спущены до
самых пяток. И какая-то неведомая сила пронзила меня, и я в
тревоге вскрикнула: "Егор!" и одновременно сильным рывком
сбросила его на ковер, а сама в ужасе соскочила с тахты и