Город, где ничего не случается
Шрифт:
*
Веронике показалось, что она ушла из отеля очень давно, хотя прошло всего 12 часов. Так много событий вместилось в эти 720 минут, что они казались по меньшей мере в два раза длиннее...
Разобрав постель, девушка достала пижаму, но не сразу пошла в душ, а еще несколько минут сидела на кровати, чему-то улыбаясь. Потом поднялась и, выходя, едва не забыла запереть номер.
Стоя под душем, Вероника замурлыкала все ту же "Бесконечность":
– "Замороженными пальцами
В отсутствии горячей воды,
Заторможенными мыслями
В отсутствии, конечно, тебя..."
И удивилась, почему к ней так привязались именно эти строчки, напоминающие о дороге
Выйдя из кабинки, Вероника не спешила вытираться и натягивать пижаму, а встала перед большим зеркалом, рассматривая себя во весь рост.
"Для тридцати пяти лет еще неплохо, - думала она, поворачиваясь боком; изгибаясь, чтобы увидеть свое отражение со спины.
– С десертами, конечно, надо бы слегка притормозить, а так - очень даже!"
Она потянулась, отметив, что ее пышная грудь все еще уверенно противостоит законам всемирного тяготения и неплохо смотрится даже без лифчика. Вытершись и облачившись в пижаму, Вероника сделала еще один нетипичный для нее поступок: принесла из номера баночку крема "Эликсир молодости" от "Ив Роше", подарок от подруги Лили на день рождения, сняла фольговую мембрану и обильно намазала лицо и шею.
– Этак я еще и с музыкантами начну встречаться, - пробормотала она, вспомнив Стивена Сигала в роли корабельного кока и его боевую подругу из "Плейбоя".
"Да, зацепило, - думала она, чистя зубы и возвращаясь в номер.
– Вся эта череда событий в тихом Краснопехотском застала меня врасплох, ведь я просто приехала сюда в отпуск, прибрать памятник бабушке и дедушке и прополоть сорняки вокруг него, и оказалась в эпицентре событий. А тут появляется этот хлыщ, смазливый, молодой, привыкший вырывать, отжимать и отвоевывать все, на что положил глаз; со своим "многоуважаемым домом", семьей манулов вместо сторожевых собак и биографией - куда там Каупервуду или Растиньяку, вот я и "повелась". Хорошо хоть, не прое... расследование, ошалев от прекрасных глаз местного царька!"
Ложась в постель, Вероника снова подумала о Кротовых. Их продукцию не приняли на местном рынке. Их ферма кому-то приглянулась, И этот кто-то начал планомерно выживать хозяев с их участка. Василия довели до самоубийства. Его вдова и дети сейчас в местном КПЗ, и, если суд решит поместить их под стражу до разбирательства дела по существу, их отправят в Ладожский СИЗО потому, что здесь изолятора нет, а конфискованным имуществом распорядятся по собственному усмотрению. Кротовы ни в чем не виноваты, они просто волей случая попали в лопасти чужой большой игры, и эта бездушная мясорубка уже готова перемолоть их. Этого нельзя позволить. Люди не пешки. Даже если они не имеют больших денег, власти или влияния, никто не вправе играть ими, забавляться, как куклами, а потом отбрасывать - "Надоело!" - походя ломая и калеча их жизни. "Вот, что будет ключевой темой серии материалов об этом деле!
– подумала Вероника, закрывая жалюзи и вытягиваясь на жесткой "девичьей" кроватке под тонким флисовым одеялом.
– И название уже созрело: "Пешки в чужой игре". Завтра же, то есть сегодня, начну работать над текстом, пока дожидаюсь Наума!". Через пять минут Ника уже спала, несмотря на выпитый в "Снежинке" крепкий кофе.
*
Буфетчица Нюра в чебуречной встретила Веронику уже как постоянную клиентку:
– Доброе утро! Вам как обычно?
– Да.
– Петровна, один с мясом, один с сыром, - крикнула буфетчица и включила кофеварку.
Ника сидела у окна и посматривала на площадь. Похоже, слова Виктора действительно
Электричка из Лодейного поля снова задерживалась, и Ника, нарезая обжигающий чебурек с ароматным расплавленным сыром, представляла себе, что скажет ей Наум, которого она накануне с трудом убедила не форсить здесь на любимом "рэйндж-ровере", могучем, как танк, с тюнингом, свирепой мордой тигра, на капоте. Он вынужден был выехать ночью и провести несколько часов на лодейнопольском вокзале, который Вероника еще хорошо помнила при аналогичных обстоятельствах совсем недавно... Тем более, что ему, наверное, так и не удалось выспаться после завершения долгого и изматывающе-трудного процесса. Голос у Наума накануне по телефону звучал очень устало, но "лоер" гордился успехом: "Жаль, ты не видела, как я поставил на карачки всю эту шатию! А если Кириллов еще решит подать иск на следаков и прокурора за ложное обвинение, газетную вонь и без малого три года под домарестом и дамокловым мечом изолятора - эти ж...дыры сами сядут, честное слово Наума Гершвина!".
Услышав о новом деле, Наум скислился: "Что? В этой дыре? Громкое дело? И что там случилось? Две доярки конюха не поделили? Две ханыги подрались в очереди за самогоном?" "Гораздо серьезнее, Наум", - загадочно отвечала Вероника, зная, что адвоката легко заинтриговать, приоткрывая карты по одной и удерживая до последнего главную. "Серьезнее?
– зевнул Наум.
– Простыни с веревок стыбзили? Сельмаг подломили и украли ящик водки?" "Ты не поверишь, Наум, но здесь могут случаться такие происшествия, что скучать тебе не придется!" "Ладно, - в трубке защелкали клавиши компьютера; адвокат изучал расписание электричек, - черт-те что, даже "Ласточки" в твой идиллический край не ходят, эк же тебя занесло! Ладно, завтра к десяти жди меня, и я вернусь... если электричка не задержится в дороге, пропуская колхозное стадо коров!"
Ника посмотрела на часы. 11.50. За окном началось оживление; к платформе потянулись люди - значит, хотя бы третья утренняя электричка на Ладожск благополучно отправилась по маршруту.
Девушка не спеша доела чебуреки, выпила кофе и вышла, на ходу надевая солнцезащитные очки.
В узких серых джинсах и новенькой розовой футболке из "Фикс-прайса", оттеняющей первый легкий загар, Вероника выглядела так эффектно, что спешащий на платформу студент приостановился и чмокнул губами от восторга, но тут же получил подзатыльник от своей подружки.
На маленькой платформе Краснопехотского Наум Гершвин резко выделялся среди других вышедших из электрички пассажиров. Высокий крупный мужчина с царственной осанкой, серебристой проседью в густой копне волнистых черных волос, смуглый и черноглазый, с орлиным носом, он напоминал не то левантийского пирата, не то испанского гранда. Его темно-синий костюм даже после четырех часов в электричках и долгого ожидания на лодейнопольском вокзале выглядел безупречно, словно адвокат только что вышел из своего кабинета, к белоснежной рубашке не пристало ни пылинки, а штиблеты сверкали, как зеркало. Клубы парфюма "AMBRE TOPKAPI", неизменно окутывающие Наума, мгновенно забили все прочие запахи - нагретых рельсов, смазочного масла, цветущей сирени и свежеподстриженного газона. Скромный вокзальчик съежился и потускнел еще больше, как будто устыдился своей непритязательности перед блистательным петербуржцем. Колесики черного чемодана Гершвина сердито брякнули, соприкоснувшись с неровным асфальтом платформы.