Город заблудших
Шрифт:
– Все не так просто, как ты думаешь. Я такой родилась. Моя семья занималась этим в Мексике из поколения в поколение. Мама пыталась уйти от наследия, поэтому в семидесятых переехала сюда. Но, когда я начала видеть то, чего другие не видят, у нее опустились руки.
– Вернемся к Брухе. Значит, все по-настоящему?
Габриэла кивает:
– Да. Я всего лишь приняла себя такой, какая есть, и пустила это в помощь тому, чего хотела. – Она пожимает плечами. – В глубине души я соцработник. Будет проще, когда я стану старше. Молодую девушку никто всерьез воспринимать не хочет.
–
– И не говори. Только что я бегала по собеседованиям в поисках работы, а теперь занимаюсь всем этим.
Глядя на нее, я тоже не воспринимаю ее всерьез. Но улыбка у нее по-настоящему обезоруживающая. Что-то есть в ней такое, что я понимаю: в покер с ней лучше не играть. Пусть выглядит она мило и невинно, но в ее глазах я вижу стремления и амбиции.
Хоть я и молчу, но на языке так и вертится вопрос: почему она все это мне рассказывает? Я чужак. Не вхожу в круг ее людей, не нуждаюсь в ее спасении. Она говорит, что показывается не каждому. Так почему показалась мне?
И все-таки чего-то она мне недоговаривает. Наверняка. Никто не возьмется за такую грязную работу в таком дерьмовом месте без личных мотивов.
Лифт останавливается, я открываю клетку. На меня пялятся сразу четыре пары глаз.
– Он не сдох, – говорит один.
– Последний тоже не помер, – отвечает другой.
– Верно, зато поседел и постарел лет на тридцать.
Услышав это, я смотрю на Габриэлу. Неужели Карл был здесь? Это она с ним такое сотворила? Но по ее лицу ничего понять нельзя.
Она прижимает к губам палец и беззвучно говорит:
– Меня здесь нет.
Фиг с ней, подыграю.
– Чувак, умираю от любопытства, – говорит пацан с заднего сиденья. – Как она выглядит? Страшная, как и говорят?
– Не то слово. Рожа – как ослиная задница, – отвечаю я, и Габриэла награждает меня неодобрительным взглядом.
– Не смейте непочтительно говорить о Брухе, – злобно шипит на меня вахтер. – Еще раз, и я вас убью. – Он поворачивается к остальным: – Вас это тоже касается. Малейшие сомнения – и сами знаете, что произойдет. Хотите закончить, как и тот, что был тут недавно? Когда он пришел, то был молодым, как и вы. Она вас в землю зароет, и останутся от вас только кожа да кости. – Замолчав, он крестится.
Габриэла закатывает глаза, делает вид, будто прикладывает к уху трубку и набирает номер. Звонит телефон на столе. Вахтер возвращается туда, чтобы ответить, и бледнеет, услышав голос Габриэлы. Понять его можно: она скрежещет, как старая карга.
– Пропусти его в бар. Имей в виду: его нельзя трогать. А если еще раз будешь ему угрожать, я тебя заживо освежую. – Она вешает трубку воображаемого телефона и жестом показывает мне идти вперед.
Мы проходим мимо стола, за которым, как осиновый лист, трясется вахтер. Видать, всерьез задумался, сдерут ли с него шкуру. Я б за такое шоу даже заплатил.
Габриэла ведет меня к темной дубовой двери, обшитой кожей. Все смотрят на меня, но ее не замечают.
Дверь – единственная вещь в этом убогом помещении,
А ни хрена подобного.
Там, где должна быть Скид-роу, я вижу джаз-бар. Как будто попал в Гарлем пятидесятых годов. В красном освещении плавает дым, официанты и официантки сбиваются с ног, народ пьет, смеется и слушает квартет на сцене.
– Этого здесь быть не должно.
– А его и нет. – Габриэла ведет меня к свободному столику рядом с барной стойкой.
– Забудем об этом на минуту. Что случилось в вестибюле? Почему никто тебя не видел?
– Ой, да ладно тебе, – говорит она. – Только не говори, что ни разу не взглянул на мою грудь. – Она показывает на футболку, на которой почти сияет надпись «ТЫ МЕНЯ НЕ ВИДИШЬ».
– Не думал, что это в буквальном смысле.
– Видел бы ты, что я делаю с наклейками на бампер. То, что нормальные меня не видят, только к лучшему. Они бы не сумели понять.
Нормальные. То есть все остальные. Люди вроде ее желторотых бандюков, вроде вахтера. Люди вроде Карла. Так поэтому она мне о себе рассказывает? Поэтому мне показалась? Потому что я не один из них? Потому что я ненормальный?
– А что там они говорили по поводу парня, который постарел?
– «Ла Эме» [30] , – отвечает Габриэла. – Время от времени меня любит доставать мексиканская мафия. По их мнению, мои люди должны толкать на улицах их наркотики, а я должна платить им за «крышу». К угрозам я отношусь серьезно.
[30]«Ла Эме» (исп. «La Eme», буква-символ «М») – мексиканская мафия, самая крупная и безжалостная банда в США. Одна из самых сплочённых и влиятельных преступных группировок. Несмотря на название, основана в Штатах.
Жаль, что Саймон помер. Она бы ему понравилась.
Точно не знаю, верю ли ей, но не вижу никаких признаков, что она лжет. Откладываю эту мысль на потом.
– Где мы? И кто все эти люди?
– Понятия не имею. Мало того, я думаю, что этого места не существует. Скорее это состояние души. Технически оно ненастоящее. По крайней мере не относится к тому, что ты понимаешь под словом «реальность». Что до людей, большинство из них тоже ненастоящие.
У нашего столика останавливается официант в отутюженном смокинге, чтобы принять заказ. Скотч – мне. Ром с колой – Габриэле.
Группа на сцене в клубах дыма играет что-то успокаивающее. Настраивает народ на то, что бар вот-вот закроется. Просто сидеть и слушать музыку приятно. А посетители больше заняты друг другом, чем исполнителями. Флиртуют, смеются над какими-то шутками. Несколько минут мы молча слушаем музыку, пока официант не возвращается с напитками.
Я делаю глоток:
– Как по мне, так настоящий.
– Вполне.
– Ну и где этот демон? Неужто выскочит из-под сцены с рогами и вилами?