Грехи маленького городка
Шрифт:
– Привет, моя хорошая, – сказала я. – Что случилось?
– Мне немножко больно, – отозвалась она, изо всех сил стараясь скрыть страдание. Однако правду можно было легко прочесть по глазам.
– Я не хочу тебя двигать на случай перелома или…
– Никаких переломов, – заверила она, а потом добавила будничным тоном: – У меня рак.
Тут девушка попыталась улыбнуться, но рот искривился в гримасе, когда накатила новая волна боли.
– Меня зовут Келли, – представилась я. – А тебя?
– Габриэлла.
–
Отец девушки стоял чуть в стороне, словно стыдясь происходящего.
– Я забыл ее обезболивающие, – пояснил он. – В смысле, не пополнил запас.
Охренительный папаша, подумала я и кивнула, давая понять, что услышала. А потом спросила у него:
– Кто ее ведет?
– В смысле?
– Кто ее лечащий врач?
– Какое это имеет значение? Нам же просто нужно что-нибудь от боли.
– Доктор Стейси Йеллен, – вмешалась Габриэлла. – Мы из Пайн-Хилл.
– Понятно. Давай-ка поедем в палату.
Я устроила девушку в постели, разбудила доктора Уиллиса, а когда тот отправился к больной, пошла звонить ее лечащему врачу.
– У нас ваша пациентка, Габриэлла Стэнхоуп, – сообщила я доктору Йеллен.
– Как она?
– У нее сильные боли. Доктор Уиллис интересуется, что ей прописать.
– Пусть даст ей гидроморфин, – ответила доктор Йеллен. – С кем она?
– С отцом.
– Отлично, – буркнула моя собеседница, явно имея в виду нечто совершенно противоположное.
– А что такое?
– Вы совсем не знаете ни девочку, ни ее родню?
– Нет. Я в первый раз вижу Габриэллу.
– Напомните, пожалуйста, как вас зовут.
– Келли.
– Келли, я могу поговорить с вами конфиденциально? Чтобы все осталось между нами. Мне нужно знать, что…
– Доктор, у меня за стенкой шестнадцатилетняя девушка, которой очень больно. Пожалуйста, давайте поскорее.
– Вы правы, извините. Сделайте вот что: введите ей гидроморфин внутривенно и побудьте с ней в палате. И не в коем случае не оставляйте Габриэллу наедине с отцом.
– Почему?
– Пойдите и займитесь ею, а мне перезвоните попозже, и я все вам расскажу. Но помните: они не должны оставаться вдвоем. Вам понятно?
– Понятно, – заверила я и повесила трубку.
Пока доктор Уиллис вводил Габриэлле лекарство, ее отец сидел, подавшись вперед на стуле и сложив руки, будто в безмолвной молитве. Он не сказал дочери ни единого слова утешения, не задал нам ни одного вопроса. Я не понимала, какая опасность может от него исходить. При росте примерно пять футов восемь дюймов он был таким худым, что пиджак на нем болтался. Правда, если бы вдруг пришлось его хватать, то явно не за волосы: они были коротко подстрижены и зализаны назад.
Чтобы скоротать время, я задала все вопросы, необходимые для заполнения медкарты,
– Помолимся? – вдруг спросил он. Сперва я подумала, что он обращается к дочери, но та дремала. Он говорил со мной.
– Конечно, я помолюсь за нее, – ответила я. Никогда не была религиозной, но если это кого-то поддержит или как-то поможет, я готова молиться каким угодно богам. Мужчина перекрестился, я последовала его примеру, чувствуя себя самозванкой, а то и шпионкой: в жизни не участвовала ни в каких обрядах, а в церкви бывала разве что на похоронах да на венчаниях.
– Давайте произнесем молитву. Отец наш небесный, – начал он, и я сложила руки как полагается, – благодарим Тебя за Твои неизреченные милости и за наши страдания, которые приближают нас к Тебе. Мы…
Дальше я перестала слушать. Бог, который поступает так с ребенком, не может быть милосердным и не заслуживает благодарностей. Отец Габриэллы еще минуты две упражнялся в многословном подхалимстве и закончил словом «аминь», которое я подхватила исключительно в силу привычки.
Отец Габриэллы встал.
– Теперь я могу забрать ее домой?
– Э-э, нет, – сказала я, подозревая, что он все-таки шутит. – Ей нужна следующая доза гидроморфина, и выпускать ее в таком состоянии нельзя. Она должна отдохнуть хотя бы до утра.
– Ну тогда ладно, – бросил он, словно я предложила ему выбор.
– Если вам куда-то нужно, можете идти.
– Да, нужно. У меня и другие дети есть, за ними надо присматривать. Если что, у вас есть мой телефон. Завтра вернусь, и благослови вас Господь.
Когда он уехал, я снова позвонила доктору Йеллен.
– Габриэлла уснула, а ее отец только что отбыл.
– Как она?
– Показатели у девочки небезупречные, но ей лучше. Теперь вы можете рассказать мне об этой семье?
– Отец Габриэллы – пастор Храма скинии и посоха в Пайн-Хилл. Знаете что-нибудь о тамошних прихожанах?
– Да, слышала. Это ведь сектанты какие-то фанатичные?
– Вот именно. Они не верят в медицину, только в молитвы. Пару месяцев назад Габриэлла потеряла сознание в гастрономе, и кто-то ее подобрал. У нее саркома Юинга.
– Родители знали, что она больна?
– Они, конечно, замечали, что девочка нездорова, но решили ее отмаливать. Идиоты долбаные. Если саркома Юинга диагностирована на ранних стадиях, есть весьма неплохие шансы с ней справиться. Но теперь метастазы пошли по всему телу. У Габриэллы четвертая стадия.
– А пятой не существует.
– Вот именно. Такая славная девочка.
– Почему нельзя было оставлять ее с отцом?
– Я ему не доверяю. Сомневаюсь, что он дает дочери выписанные мной лекарства. А мне хочется точно знать, что она получит нужное лечение.