Хождение Восвояси
Шрифт:
Когда они умылись, Чаёку отвлеклась от своих экзерцисов, чтобы позвать отряд служанок, поджидавших в коридоре с подносами и посудой, и снова принялась обшаривать комнату, делая круг за кругом то ползком на коленях, то едва не подпрыгивая.
Во время завтрака у Ивановичей проколов не было: они заранее договорились, кто что ест, чтобы не вызывать подозрений [139] . Потом, поблагодарив каждый раз изумлявшихся и тушевавшихся в ответ служанок, они направились к тренировочной площадке, где их уже поджидал Отоваро-сенсей. А Отоваро-сенсея, как
139
Хотя при обсуждении последнего пункта Лёка почувствовала себя дважды ущемленной. Во-первых, Яр не любил ее обожаемых креветок, а во-вторых, съедать столько пирожных, как он, да еще три раза в день она могла только под страхом смерти. К счастью – или несчастью – именно жизнь на кону и стояла, а еще ее немного примиряло с ситуацией то, что в это же время брат будет страдать без пирожных и есть ненавистных креветок.
Облако беспокойства, накрывшее обычно безмятежное лицо учителя, было размером с Запретный город.
– Ори-сан? С вами всё в порядке? – склонился он над Яриком. – Вы плохо себя чувствуете? Вы больны?
– Н-нет, н-нормально всё, с-спасибо. Тьфу, тьфу, тьфу! – "Лёлька" сплюнула три раза – то ли от суеверности, то ли от полного рта песка.
– Если вы не можете продолжать тренировку…
– Могу! – мужественно поднялся Яр и занял исходную позицию. И был повержен головой в песок в четвертый раз.
– Что ты делаешь! – прошипел он присевшей рядом Лёльке. – Он же догадается!
– Я придумала! Скажи, что ты приболел! – протараторила шепотом та в ответ. – Надо, чтобы хоть один Вечный посмотрел на тебя!
– А если он начнет меня ощупывать?!
– Очень хорошо! Лучше сейчас, чем завтра!
– Как она? – обратился сенсей отчего-то к "Ярику", а не к поверженной "княжне".
– Говорит, что голова кружится и слабость, – сочувственно тараща глаза, доложила Лёка.
Лицо Отоваро отразило такую тревогу, что Лёльке стало мучительно стыдно за свои проделки – но другого выхода не было. Приходилось идти до конца.
– Чаёку как-то говорила, что Вечный Тонитама хороший врачеватель, – бросаясь как в омут с вершины скалы – и не зная, действительно ли там внизу, в тумане, он имеется, проговорила девочка. – Я так боюсь за свою сестру!
Иканай задумался ненадолго и приказал:
– Оставайтесь тут. Ори-сан, отдыхайте в тени. Яри-сан, тридцать кругов вдоль ограды, выполнить ката полностью столько же раз, и отработка пятнадцатого и шестнадцатого движений как единого. За это время я найду Чаёку.
В следующую секунду самурай перемахнул через ближайшую стену и пропал из виду.
– Пойдем бегать, вставай, – махнула рукой сестра.
– У меня всё перед глазами кружится и слабость, – Ярик показал ей язык и устроился поудобнее в тени.
– Сачок, – хмуро буркнула Лёлька.
– Если за нами наблюдают… – прошептал Яр, и Лёка, вздохнув, признала справедливость его довода. Но менее обидно от этого ей не стало. Трицать кругов! Тридцать! По площадке, где можно обучать сотню самураев одновременно, и еще останется
140
Хотя насчет хороводов она загнула.
Показав напоследок язык еще раз и сказав "бе-бе-бе", Лёлька закатала рукава и побежала, проваливаясь по щиколотку в мягкий песок, похожий больше на сахарный.
Под размышления о своей неведомо откуда проклюнувшейся волшебной силе, а самое главное, о ее пределах, незаметно пролетели десяток кругов. При заходе на одиннадцатый внимание ее привлекло что-то розовое, трепетавшее на ветру за плетеными щитами, сваленными в кучу у ворот. Бабочка? Сорванный кем-то цветок? Платок, унесенный ветром? Пробегая мимо, она обернулась – и шлепнулась на бок, споткнувшись о собственную ногу.
Синиока! Маленькая муза Ярика пряталась за фашинами, робко выглядывая промеж прутьев и не понимая, что ветер и кимоно выдали ее с головой.
Лёлька поднялась и, отряхиваясь и отплевываясь, помахала девочке рукой.
– Привет!
За щитами молчали. Княжна, показательно игнорируя вытянувшего шею Ярика, подошла к ним и прошептала:
– Твоё платье видно.
– Ой, – ответили фашины, и кусочек розового шелка втянулся под кучу.
– Не бойся нас, – шепнула Лёка. – Мы всё про тебя знаем. В смысле, что нам Чаёку рассказала. И мы еще ни разу не поблагодарили тебя за то, что ты для нас сделала. Нам с тобой теперь никогда не рассчитаться, – вспоминая странную вамаясьскую форму простого человеческого "спасиба", спохватилась она.
– Это мне с тобой не рассчитаться вовек, Яри-сан, – донеслось из укрытия. – Отец и Змеюки говорят, что я должна любить и уважать Обормоту, потому что он старший брат и от первой жены, и когда-нибудь станет главой нашего клана. А я его ненавижу. И ее тоже. Это она погубила маму. Все говорят, что лихорадка свела ее в могилу, но я знаю, это Змеюки!..
– Тогда ты должна была сказать отцу!
– Я говорила. Но он ответил, что я мелю чушь, и что я глупая девочка. Ведь самые лучшие врачеватели лечили ее, и даже сам Вечный Тонитама приходил…
Девочка за фашинами вдруг смолкла.
– Что ты? – присела Лёлька и заглянула в щель.
– Змеюки сказала, что если я еще хоть раз скажу эту ложь, за мной прилетит котэнгу с крыльями черными, как душа грешника, и унесет меня в царство тьмы, – испуганно пролепетала Синиока.
– Кто такой котэнгу?
– Огромный ворон-человек. Символ клана Шино. Он летает над Запретным городом по ночам и не дает никому выходить на улицу без специального амулета.
– А если кто-то выйдет?
– Таких больше никто и никогда не видит, – еле слышно пискнула она.
Сердце княжны пропустило такт. Так вот отчего Чаёку утром так разволновалась, когда услышала, что в их комнату влетела ворона! Хотя ворон и ворона птицы разные, но ведь ночью все вороны черны… И вот кто, значит, летал над их головами, когда они ко дворцу Шино шли, и про кого служанки на следующий день судачили!
– А отчего ты из-за корзин не выбираешься? – Лёка покрутила головой, и никого не приметила. – Тебя не увидят.