Хождение Восвояси

Багдерина Светлана Анатольевна

Не теряя времени, она ухватила Ярика за шкирку и потянула вперед.

– Я… не хочу пить. Из озера. Это негиги…

– Наклонись, блин компот! Чтобы я наши отражения видела!

Яр вместо этого разинул рот.

– Ты хочешь… прямо тут… Лё! Ты гений!

– А я тебе о чем уже семь лет толкую? – со вздохом святого страстотерпца спросила она.

Тихон неожиданно завозился, попытался толкнуть девочку, но та лишь рассеянно погладила его. Княжичи склонились над водной гладью. В ответ на них из прибрежной глубины уставились десятка три разноцветных карпов – традиционного населения местных водоемов, невкусного, по словам Чаёку, а значит, с точки зрения Лёльки, бесполезного. Игнорируя энергично толкавшегося лягуха и ихтиотусовку, привыкшую к кормежке от каждого искателя спокойствия и гармонии и

потому настырную, она сфокусировала взгляд на их с Яром отражении. Пытаясь не обращать внимание на пялившиеся на них нахальные рыбьи морды, протянула руки к поверхности пруда, дотронулась до отражений, потащила одно на место другого… и с ужасом увидела, что отражения рыб поскользили тоже, сливаясь с их. Курносые носы с плавниками на ноздрях, по четыре рыбьих глаза вдобавок к своим, желто-белые чешуйчатые лбы под красными волосами… Лёлька в панике дернула руками, пытаясь вернуть всё как было, но испуганные рыбины развернулись – и к рыбьим мордам на щеках Ивановичей присоединились рыбьи хвосты, торчавшие из ушей. Не соображая, что творит, она попыталась отдернуть руки – озеро поднялось ей навстречу, как прилипшая простыня.

– Уйди!!! – закричала она, размахивая руками и вспоминая отчего-то дядю Агафона – но разверзлись тут хляби расхлябанные и мокрая тьма поглотила ее.

Когда Лёлька открыла глаза, первым, что она увидела, было белое мокрое лицо Ярика, нависшее над ней. "Прямо как в романе Лючинды Кармелли!" – подумала она. Растроганная его слезами, она протянула к нему руку и слабым голосом умирающей вороны [145] просипела:

– Со мной всё в порядке.

– С тобой-то всё!.. – руки Ярика взлетели к небу, как ей показалось, но проследив направление полета, вся драматичность момента рассеялась. Кроме Яра, над ней склонялись… новогодние елки. Протерев кулаками глаза – тоже отчего-то мокрые – она увидела, что это были всего лишь вековые сосны и кипарисы – украшенные разноцветным рыбьим населением озера. На развилках сучьев ближних деревьев, опасно похрустывая своими насестами, примостились черные камни.

145

Умирающий лебедь и даже засыпающий воробей не получились – то ли практики было маловато, то ли актерских способностей.

Не в силах ни найти объяснения увиденному, ни отвести взгляда, она принялась считать:

– Раз… два… три… четыре…

Сук отломился, камень грохнулся наземь, дерево освободилось, выпрямляясь как катапульта – и рыбий косяк превратился в стаю. Метнувшиеся ветки сосны задели соседку, роняя камень ее – и еще одна рыбья стая полетела на юг, и еще один камень, и одно дерево, и еще одно, а потом и не одно…

Как завороженные, Ивановичи наблюдали за принципом домино в применении к зеленым насаждениям, пока последняя стая не скрылась из вида – и пока в арке из жимолости не показалась Чаёку. Лицо ее пылало, а подол кимоно был полон живой рыбы.

"Ну сейчас и прилетит нам…" – Лёлька втянула голову в плечи.

– Вы только поглядите! – задыхаясь от волнения, выпалила дайёнкю. – Я сидела в беседке Весеннего Ветра, молилась Мимасите об усилении красоты и гармонии этого чудного места, и глядите! На меня обрушился дождь из живых карпов! Вообще-то, мне всегда казалось, что в этом озере их многовато, но если богиня думает, что их не хватает…

Девушка подошла к воде – и не увидела ни одной рыбы.

– Премудрость утренней богини не знает границ! – всплеснула она руками, заодно производя зарыбление водоема, потом обвела взглядом берега, увидела разбросанные камни – пятнадцать – и поломанные ветки, и рот ее медленно приоткрылся.

– Мы тоже молились Мимасите об украшении этого места, – быстро вступила Лёлька, излучая искренность в мегаваттном диапазоне. – Так что богине виднее. Раньше тут был парк как парк, а сейчас – саби-ваби и полный сибуй! И может, мы уже пойдем на кухню? Так хочется поскорее сделать вам всем приятный сюрприз!..

Про готовку Лёлька знала всё. Неоднократно она рассматривала содержимое супов, вторых блюд и прочих салатов – частично из любопытства, частично пытаясь потянуть время в ожидании того

момента, когда родители скомандуют перемену блюд и на стол перед ней поставят что-нибудь менее полезное и более сладкое [146] . Она знала, что еда бывает вареной, жареной, тушеной и просто резаной как попало, сиречь заморское блюдо салат. Ей было известно, что овощи, перед тем, как засунуть в печь или положить в котел, чистят. Мясо тоже чистят – от шкуры, убедившись предварительно, что оно не убежит в процессе, а еще его режут, иногда – рубят. Хлеб делают из теста, тесто – из муки, муку – из зерна. Правда, до сих пор она не могла догадаться, как проковыривают в мякише каравая дырочки и почему снаружи следов вмешательства потом не видно, но это она относила к тем вопросам, на которые взрослые обещали ответить позднее, вроде того, откуда берутся дети.

146

Надо ли говорить, что первое желание бывало удовлетворено на сто процентов, а счет в пользу второго открыт пока не был.

Поесть она любила [147] , и поэтому первой ее мыслью в направлении осчастливливания друзей, за неимением шуб, золота и права раздавать местные дворцы и земли, был пир. К тому же вамаясьская кухня и в первый день показалась ей слишком пресной, постной и безвкусной, а после двух недель пребывания тут она и вовсе была готова поменять полцарства на конскую хотя бы колбасу. Потому над выбором меню она долго не мучилась: много и вкусно. И никакого полезно и рядом не надо.

147

Хотя по ней, в отличие от Ярика, видно этого не было

– Сегодня мы будем готовить пирожки и борщ! – безапелляционно заявила она Чаёку и собравшимся вокруг поварам.

– Что… и что? – вежливо уточнил главный кухарь Искусима-сан.

Лёка одарила его жалостливым взором и повторила, надеясь достичь целевой аудитории хотя бы со второго раза:

– Боржч. И пы-раж-ки.

– И как их готовят, Ори-сан? – спросила Чаёку. – Только объясните нашим поварам, и они сделают всё, что от них зависит.

– Ну… Так и быть, – как бы неохотно ответила девочка, не горевшая желанием мыть, чистить и резать суповые ингредиенты. – Записывать готовы?

– Всенепременнейше, Ори-сан, – Искусима склонился перед ней с кисточкой, тушницей и длинным листом бумаги.

– Тогда вперед, – милостиво разрешила княжна. – Во-первых, тесто.

Кисть Искусимы забегала по странице, коричневатой, как поджаренный пирожок.

– …во-вторых, начинка для пирожков. То есть мясо…

– Что?

– Мясо, – повторила княжна, недоумевая, что она произнесла непонятного.

– Рыбы?

– Нет, мяса, – для особо сообразительных пояснила она.

– Дичь! – озарилось пониманием лицо дайёнкю. Лёлька подумала, приняла поправку вводной и продолжила:

– А еще приправы всякие. Дальше. Для борща… – она примолкла, вызывая пред мысленным взором тарелку красноватого супа с ледником свежевываленной туда сметаны, – …опять мясо…

– Дичь?

– Да, да! Потом свеклу…

– Что?

Монолог, напоминавший теперь больше всего бег с барьерами, прервался снова.

– Свек-лу, – почти терпеливо повторила девочка. – Это такое бордовое. Растет в земле.

– А, дайкон! – воспрянул духом повар. Но теперь зависла Лёка. Дайкон? Название было похоже то ли на вамаясьский княжеский титул, то ли на оружие массового поражения, но спросить она не решались. Наверное, в конце концов, им виднее, как называется их свекла.

– Потом морковку, – с важным видом продолжила она, загибая пальцы.

Реакция повара была предсказуема.

– Что?..

Лёлька порылась в свежерасширенной эрудиции, сложила ее с опытом и выдала:

– Дайкон. Оранжевый. Длинный такой, а к концу сужается.

– Дайкон оранжевый в нашу кухню не завезли, Ори-сан, – горестно развел руками Искусима. – Только розовый.

Лёка подумала. По форме, вроде, подходит. А цвет… Какая в сущности разница, какого цвета у них морковка?