Хождение Восвояси
Шрифт:
Тем временем пылающие очи Грома, обводившие застывшую в ужасе толпу, остановились на Лёльке и сузились.
– Вы меня за кого-то другого принима…е…те… – забормотала та, попятилась, повалилась, споткнувшись – но успела увидеть, как зверь молча взвился в прыжке.
– Нет!.. – сиплый писк Ярика, бросившегося ее закрывать, в повисшей тишине прозвучал громче крика.
– Стой! – из темноты метнулась на защиту знакомая мальчишеская фигурка.
– Яри!.. – мелькнуло в темноте грязное розовое кимоно.
Но быстрее княжича, Мажору и Синиоки оказался Тихон. С шеи княжны метнулся навстречу опускающемуся льву бело-розовой высверк. Ударная волна швырнула
Открыла Лёлька глаза от оглушительного рёва:
– Не-е-е-ет!!!
Таракану? Придавило?
Обрадованная, она спешно отыскала взглядом источник – и лицо ее разочарованно вытянулось. Мало того, что Вечный оставался на ногах и невредимым, так еще и Тихон пропал! И амулета Грома было не видать, если разобраться… Зато на том месте, где они должны были столкнуться, над оплавленной землей висел, вращаясь, сыплющий искрами бесформенный ком. На его поверхности непрестанно захлёстывали друг друга, сливались и разбегались две краски – белая и малиновая. А рядом, протягивая к комку руки и не в силах получить ни единого, даже полупрозрачного лучика, метался Таракану.
Тайсёгун наблюдал за ним, пока Ода не остановился, тяжело дыша и утирая рукавом кровь из открывшихся ран на голове.
– Вы надеетесь разделить эти… сущности, Ода-сан? – тайсёгун с сомнением кивнул на красно-белый ком, бесцельно дрейфующий по выжженной усадьбе Тонитамы.
– Разделить их? – Вечный запрокинул голову и расхохотался. – Я не понял, что это было и откуда пришло, но скорее моря отделятся от земли и повиснут в небе!
– Но как тогда вы…
– Так, как собирались – мы с вами – поступить в самом начале, Шино-сан, – глаза Таракану вдруг стали отражением глаз Миномёто: такие же холодные и беспощадные.
– Да… – медленно выдохнул Шино и повернул голову в сторону детей, сбившихся поодаль испуганной кучкой. Взгляд его скользнул мимо лукоморцев, словно они стали невидимыми, и остановился на своих.
– Мажору. Синиока. Дома я услышу ваш рассказ о том, как и зачем вы тут оказались, и что означают ваши действия. А сейчас немедленно уходите.
И, привычный к повиновению, не дожидаясь "да, отец" [270] , уставился на лукоморцев.
Ивановичи – лица бледные, как саваны – попятились. Лёлька, проклиная на чём Белый Свет держался, свою самоуверенность, беззаботность, длинный язык, пришедшую мысль перессорить противников и не пришедшую – дать дёру, как только представился случай, схватила за руку брата. Расталкивая зевак, кинулись они было наутёк – и упали, связанные по рукам и ногам невесть откуда взявшимися веревками. Мажору и Синиока бросились к друзьям – но тут же упали рядом, связанные таким же небрежным волшебным манером.
270
Не то, чтобы он его дождался.
– Ода-сан, Шино-сан, – император сердито поджал губы и шагнул вперед. – Немедленно освободите моих гостей и своих детей!
– Моим детям небольшой урок своевременного принятия здравых решений лишь сослужит добрую службу, – безучастно отвернулся тайсёгун. – Касаемо гайдзинов же разрешите напомнить, что появились они у нас не как гости империи, а как ее заложники.
– Какой-то иноземный писака заявлял, что весь Белый Свет не стоит слезы ребенка, – Таракану впился в императора
– То есть… вам нужны их слёзы?.. – отказываясь понимать напрашивающийся вывод, пробормотал тэнно. Его умоляющий взгляд устремился на Оду: "Скажи, что я правильно понял, скажи, что я прав…"
– Вамаяси слезам не верит, – одними губами улыбнулся Вечный. – Из воды победы не рождаются.
Негасима, всё еще не понимая – не желая понять, глянул на лукоморцев в поиске не столько просветления, сколько заверения в том, что всё хорошо и правильно – и сердце его сжалось, понимая всё без слов. Нет. Вечному и Шино не нужны их слёзы. Как бы хотелось ему сейчас оказаться где угодно, кроме этого проклятого сада, не ведать, не слышать, не делать того, что он сделает сейчас…
– Позвольте напомнить, Шино-сан, что император – я, и мне решать, в качестве кого эти дети присутствуют на моей земле, – голосом тихим, но уверенным – как казалось ему, но на самом деле тонким и бесцветным от страха проговорил Маяхата и вскинул голову. Но вместо желаемого высокомерия выглядело это словно приступ нервного тика. Научиться править в три секунды не удавалось еще никому…
– Поэтому, Ода-сан, извольте освободить их сию же минуту. Я. Не позволю. Дурно. Обращаться. С ними.
…но сделать отличную попытку было можно.
Брови Миномёто чуть двинулись вверх, обозначая удивление. Верхняя губа Таракану презрительно задралась:
– Позвольте не изволить, ваше величество. Советую удалиться в свой дворец и заняться чем-нибудь важным и неотложным, вроде любования луной. Вас позовут, когда империя вновь будет цела и готова отдаться вашему наимудрейшему руководству.
Словно ожидая, что Негасима после этих слов бросится бежать во дворец или испарится, чародей зашагал к извивающимся на земле детям.
– Нет, это вы ступайте прочь! – бледный, трясущийся император загородил дорогу магу, набычившись и сжав кулаки – или, скорее, нахохлившись и спрятав в ладонях дрожащие пальцы.
– Ваше величество. Одумайтесь, – Ода чуть склонил голову. – Думайтесь, думайтесь, думайтесь…
– Охрана, взять его! – выкрикнул тэнно, и его новая гвардия двинулась выполнять приказ.
Вечный с сожалением развёл руками.
– Мимасита видит: я не хотел!
Вперившись тяжелым взглядом в лицо Маяхаты, не поворачивая головы, он шевельнул пальцами под аккомпанемент коротких слогов – и из-под ног самураев выметнулась огненно-малиновая стена, отрезая их от императора и его противника. Сбивая прилипший огонь с одежд, люди с воплями обратились в бегство. Негасима растерянно замер.
Вечный сделал еще один шаг, приближаясь к нему почти вплотную. В хищно прищуренных глазах плясали отблески малинового пламени, сжигая привычное прошлое и предсказуемое будущее.
– Уходите, ваше величество. Я всё равно осуществлю задуманное, с вашего благословения или через ваш труп. Выбирать вам.
– Вы клялись мне в верности!
– О, как буду я страдать, клятвопреступник, клятвоотступник, проклятый!.. Я буду оплакивать свой позор денно и нощно и мечтать искупить его кровью! – лихорадочно расширяя глаза, заговорил маг. – Может, даже своей. Но я давал и другую клятву – на верность империи. Человек – пыль. Империя – вечна!