Хождение Восвояси
Шрифт:
– Отоваро…сан! О…товаро…сан!.. – всхлипывал кто-то за спиной, отчего-то её голосом. – О…това…ро…
Дальше, дальше, дальше мчалась она в поисках человека в этом коконе, свитом стаей безумных пауков. Казалось, с той скоростью, что она неслась, Лёка должна была уже оказаться если не в Гвенте, то дома, но ощущение, что самурай – живой! – находился от нее на всё том же неизменном расстоянии, не покидало.
– Ото…ва… Г…де…
Где он? Где-то рядом? Мчится около нее? Прячется? Но как?.. зачем?.. почему?..
Минуту – или год – спустя она почувствовала себя уже не
Паутина! Теперь она не пускала ее дальше… заставляла остановиться… сдаться… ус…нуть…
Растерянная и испуганная, с мыслями, плавно растекающимися по нитям паутины и утягивающим ее в манящее беспамятство, княжна не могла понять, что говорили ей чувства. Отоваро был близко – и нигде. Разве такое могло быть? И если да, что делать, где его всё же искать… и как не остаться тут самой?
– П-пусти… Не уйду… Г-где… Д-даль…ше…
Но тенёта держали ее крепко. Вдох, другой – и Лёлька почувствовала, что не может больше продвинуться вперёд ни на волос. Да и зачем ей? Тут так хорошо… тихо… спокойно… можно забыться… дрема…ть… с…пать…
Еще совсем немного, ощутила она с холодком ужаса в груди – думать внятно она уже не могла – и вернуться она не сможет.
Не понимая, что делает, девочка стиснула зубы и принялась втягивать сквозь них воздух долгим глубоким вдохом. Голова закружилась, перед зажмуренными глазами что-то замельтешило, и отчего-то стало казаться, что вдыхает она уже не воздух, а землю, деревья, камни, песок, и даже саму ночь – всё, до чего могли дотянуться ее внезапно обнажившиеся чувства. Мир поплыл. Понимая, что больше не может уместить в себя ни капельки, что вдохни она еще хоть чуть-чуть – и разорвётся, она замерла. Следующим будет выдох, и тогда от заклятья не останется и следа.
И хорошо, если только от заклятья…
Знание прозвучало в ней неожиданно, как шепот в пустой комнате. Паутина вокруг – это ткань заклинания, заменившая живое тело! Если ее порвать – человек погибнет. Чтобы Отоваро жил, она должна быть распутана!
Мысль об этом испугала ее больше, чем все испытания вечера. Распутать?! Это?! Да ни в жизни, ни в десять жизней, ни в сотню, ни в тысячу…
Голова закружилась одновременно во все стороны, точно Белый Свет разбегался во все стороны, прихватывая из Лёльки собранную силу. Девочка вцепилась в холодные бока статуи как в последний якорь в этой жизни, задыхаясь. Выдохнуть с воплем, и пусть сенсея разорвёт, он всё равно предпочёл бы смерть не-жизни медного болванчика, пусть их всех разорвёт! Таракана, его пособников, тэнно… Мажо…ру… Яра…
Нет!!!
Нет…
Нет.
И осторожно, медленно-медленно, как вдыхала, она стала выпускать воздух, пока последняя капля заимствованной у Белого Света магии не вышла со всхлипом, оставив ее дрожать, пустой и звенящей.
– Нет…
– Ори-кун…
Далёкие слова, далекие звуки…
Кто?
То ли смеётся кто, то ли плачет…
Чьи-то маленькие, но сильные руки взяли ее за плечи и повлекли прочь
– Лё… миленькая…
Всхлип.
Чей?
Беспомощность.
Потерянность.
Горе.
Чьи?..
– Они погибли… мы ничем им… ты ничем…
Её.
Лицо ее уткнулось в худенькую узкую грудь со знакомым запахом, и полились слёзы.
Возбужденно-почтительные голоса, загомонившие неожиданно и громко, не смогли бы пробиться сквозь омут ее отчаяния, если бы не встревоженный шепот брата:
– Шино пришел!
– Разве М-мажору… уходил? – подняла она на него припухшие красные глаза.
– Отец, – сдавленно уточнил голос слева, и Лёлька снова уткнулась в Яриково плечо, не зная, продолжать ей плакать или для разнообразия начать смеяться. Похоже, дело близится к развязке. Все собрались в кучу, как в романе Лючинды Карамелли. Кого еще не хватает из честной компании? Обормота?
Кажется, последние слова она проговорила вслух, потому что Синиока – и когда только она успела к ним проскользнуть? – подавленно выговорила:
– Обормоту с ним. Это он привел отца.
– Синиока, пригнись. Он не должен нас здесь видеть, – нервный голос Мажору.
– Уходите, – шепнул Ярик. – Вы сделали всё, что могли. Спасибо вам. От всего сердца. От всей души.
– Синиока, уходи, – строго распорядился Мажору.
– А ты?! – возмутилась девочка.
– Я, пока не убежусь, что даймё Рукомото ничего не грозит, никуда не пойду.
– Я с вами!
– Спасибо вам. Мы у вас в долгу. Но вы можете уходить. С чистой совестью, – понуро прошептала Лёлька. – Нам теперь… ничего не грозит.
Так же внезапно, как появился, дух борьбы пропал. Обормоту с Миномёто. Миномёто с Обормоту. Маяхата сам по себе, хоть и со свитой. Какая разница? Какая теперь разница, когда то, к чему они стремились, наконец-то исполнилось – такой страшной ценой? Таракану получил амулет Грома, способный оживить глиняную армию, значит, они больше не нужны, и он отпустит их домой. Но самураев, Чаёку и ее отца этим не вернуть. Вот если бы у нее имелась тысяча жизней… и если бы за это время она смогла распутать ту проклятую паутину… если бы она знала, как… если бы умела… "Не сможешь… Не сможешь… Не сможешь… Не сможешь…" – безнадежным эхом зазвучали в памяти мысли Тихона – и тут она снова взорвалась.
Смогу! Пусть ей придется учиться тысячу лет у всех чародеев Белого Света, не спать и питаться хоть одним лунным светом в пилюлях – смогу! Научусь – или открою способ, приду и распутаю! И пусть тогда всякие Тараканы ей лучше на пути не попадаются!
– Смогу! – вторя своим мыслям, рыкнула она, напугав ребят, коротко и жарко обняла брата и повернулась к разворачивающейся сцене пароксизма вамаясьского верноподданничества, готовая учиться или драться прямо сейчас. Яростно размазав остатки слёз по грязным щекам, она поджала губы, сощурилась и вперила буравящий взор в Вечного, всё еще распростертого перед сильными мира сего.