Хождение Восвояси
Шрифт:
– Бездарный?! – прошипел Миномёто, как задурманенный, услышавший и запомнивший из всей речи лишь одно слово. – Так вот, что ты думаешь обо мне на самом деле! Бездарный!
– Я не имел в виду тебя, чопорный болван! – визгливо выкрикнул маг.
– Лицемер! – не слушая и не думая, яростно бросил Шино. – Лжец!
Пока они говорили, стена малинового пламени уменьшилась до высоты чахлого сорняка, и самураи поотважнее вернулись с обнаженными катанами в руках.
– Держите его. Я сам приведу приговор в исполнение, – тайсёгун подал сигнал, и с десяток охранников рьяно шагнули к застывшему на земле магу.
– Вы не можете… не можете… – в первый раз в голосе Оды прозвучала паника. – Пожалуйста… не делайте этого…
– Шино-сан, постойте!.. – голос Маяхаты потерялся в холодном рыке тайсёгуна:
– Трус!
И пока тэнно размышлял, к кому относился этот эпитет, руки самураев вцепились в волшебника, поднимая на колени. Тот рванулся как простой смертный, но слишком много было желающих отомстить за испуг.
– Нет, нет, нет, пожалуйста… умоляю… – бормотал он сбивчиво, ни на секунду не прекращая попыток освободиться. – Иначе… я не смогу… не надо… гири…
– Трус и лжец!
– Не надо!!!..
– Именем императора… Горячая задница Мимаситы! – с проклятием Шино вырвал катану из ножен. – Своим именем! Я, тайсёгун Восвояси Шино Миномёто, приговариваю тебя, Извечного Оду Таракану, к…
– Не-е-е-е-ет!!!..
Рёв мага сотряс притихшую было ночь, и тьму озарила малиновая вспышка. Пучки молний сорвались с ладоней Вечного и метнулись к людям. Перекрывая треск разящего в пароксизме ярости огня, зазвучали крики боли и паники. В нос шибануло горелой землей, деревом, камнем и чем-то еще, названия чему дети не хотели узнать ни при каких обстоятельствах.
– Отец!!!.. – Обормоту вскочил, взмахнул сёто, и пропал в ревущем пламени. Мажору рванулся было за ним, но полусвязанные ноги позволили лишь подняться на колени. Неловкое движение – и он снова упал.
Беснующееся пламя стало прозрачным. За его стеной никого не было…
– Отец… – просипел Мажору, сжимая в кулаках колючки и грязь. – Отец…
Лёлька оглянулась было: бежать! – но малиновая стена незаметно окружила их со всех сторон.
Поздно.
Зажмурившись и закрыв уши руками, ребята уткнулись лицами друг в друга, ожидая, что в любую секунду огненный смерч обрушится и на них. Но проходила минута, другая… Крики затихли, перейдя в стоны или пропав вдалеке.
Лёлька приоткрыла глаза. Синиока тихо плакала, уткнувшись лицом в ладони. Ярик неловко ее обнимал со сбивчивыми уверениями в благополучном исходе, в которые не верил сам, но которые не давали ему зареветь как последней девчонке. Мажору, изогнувшись как йог, силился распутать веревки, всё еще связывавшие ноги.
Обожженная земля вокруг остывала с тихим пощелкиванием. Пепел кружился в воздухе подобно ленивому серому снегопаду. Половина дома Тонитамы лежала в дымящихся развалинах, оставив вторую половину стоять неловко обнаженной перед случайными взглядами. Повсюду валялись обугленные обломки сада камней и ограды. Как выглядят последствия извержения вулкана во время пожара, княжна теперь представляла гораздо яснее. Если тут и оставался кто живой кроме них, о его судьбе она думать даже не желала. Да и о своём уделе размышлять было можно только волком воючи. В первый раз в жизни она захотела оказаться на месте брата, чтобы спокойно зареветь в полный голос и не умолкать, пока кто-нибудь не придет и не заверит, что всё будет хорошо, а если не она не закроет рот, то в него сейчас насыплют перца. Но единственным человеком в ее окружении, способным это сказать – и сделать – была она сама, и поэтому, вместо утешительного рёва, приходилось заниматься самопознанием, философией, теорией относительности и прочей ерундой, что желание зареветь изрядно портило, но, увы, не отменяло. И что хуже всего, над выжженным запустением висел, тускло переливаясь белым и красным, неуязвимый и равнодушный диск двух амулетов, и стоял, покачиваясь, подёргивая плечами и пряча руки подмышки, Таракану.
– Предатель… предатель… все предатели… – хрипло шептал он, глядя куда-то
Чем именно собрался поливать свою победу Вечный, сомнения у нее не оставалось.
– К чему терять время. У нас же имеется самое главное, – очнувшись от ступора, Ода встретился с ней взглядами. В глазах его вместо радужки плясало малиновое пламя. Сомнений не оставалось: теперь Вечный стал абсолютно, глубоко и безвозвратно безумен.
– Давайте начнем, мои милые деточки…
Часть десятая
Каменные кони, невозмутимые, словно летать им приходилось каждый день по нескольку раз, медленно снижались, перебирая копытами, будто скакали под горку. Или под гору, что вернее: этого добра кругом было в изобилии. Высокие и поменьше, поросшие травой и покрытые лесом, с заснеженными верхушками и с макушками, точно срезанными ножом, они простирались вокруг, насколько хватало глаз. Нитка дороги внизу вилась по склонам, словно поставив себе задачу обойти, да не по разу, весь запас камня, имеющийся у этой местности. Тут и там зеленые бока гор пестрели редкими черными точками – людьми, и частыми серыми запятыми – овцами или козами. На лысом склоне одной из гор раскинулась то ли большая деревня, то ли крошечный городок.
– Наверное, нам туда? – с сомнением прокричала Сенька, захлёбываясь встречным ветром и прикрывая глаза рукой.
Царевич не стал спрашивать, куда именно: во-первых, выбор пунктов назначения тут разнообразием не блистал, а во-вторых, куда бы он не направлял своего коня и как бы ни натягивал поводья, каменный его скакун хода не сбавлял и направления не менял.
– Наверное, туда! – растерянно пожал он плечами. – Но я не пойму, как мы узнаем, кого должны уговаривать поехать с нами! Будь это жилище отшельника или хижина пастуха, где их там двое, а лучше – один…
– Сгребем всех идиотов, кто не успеет убежать – и в Маяхату! – раздраженно рубанул ладонью воздух его премудрие. Нет, он, конечно, догадывался, что к Парадоксову Наташа питает какие-то чувства… романтические… Совет им да любовь, конечно… насильно мил не будешь… Да и не очень-то и хотелось… подумаешь… Но не вот так же внаглую взять и пробежать мимо, как будто между ними ничего не было! Нет, конечно, не было… Но могло! Если бы он захотел! По-настоящему! А не жалел этого вивисек…
– Смотрите! – выкрик Ивана прервал его печально-возмущённые мысли.
– Что у них там происходит? – вторила ему Серафима.
– Где опять? – угрюмо зыркнул по сторонам маг, не замечая ничего особенного…
– Внизу!
…и увидел.
Толстячок больше не верещал. Пыхтя, как продырявленные мехи, он бежал по саду камней, лавируя между валунами покрупнее и запинаясь о те, что помельче. Рассеченное кимоно задиралось, обнажая разбитые коленки, оставшийся на ноге варадзи с порванным передним шнурком загребал песок, как весло, то и дело нарушая неустойчивое равновесие бегуна, лысина покрылась холодной испариной, но он, потеряв всяческую надежду на помощь, вскакивал и снова косолапил от сада камней к саду магнолий и обратно, придерживая пустые ножны и живот. За ним, еще более неуклюже, размахивая катаной как шашкой в кавалерийской атаке и выкрикивая что-то неразборчивое, ковылял высокий взлохмаченный человек в чёрном плаще. Ни выбежать на улицу из калитки, ни войти в дом толстячок и черный не могли: у входов-выходов, скрестив пики, стояли стражники. Присоединиться к догонялкам они не собирались и, судя по застывшим позам, вряд ли даже следили за ними, но каждый раз, когда кто-либо из восвоясьцев приближался, они как по команде сдвигали плечи и угрожающе выхватывали дайто.