Хождение Восвояси
Шрифт:
– Не всем, о Вечный, – взяла таракана за усы княжна, – а только тем, кто в состоянии тэнно лицезреть. Или хотя бы ухослышать. И таких в нашей компании меньшинство, увы остальным и ах, а местами так просто ох и ух!
– Ух… ухо…что? – округлились глаза Негасимы – привычная реакция организма на лукоморскую гостью, и девочка, не теряя инициативы, обвиняющим жестом указала на неподвижных друзей.
– Не может быть!.. Это Чаёку?.. И самураи Совета, если не путаю?.. – ошеломленный император снова взглянул на Оду, внимательней на этот раз – и пальцы его
Не находя слов и не понимая, отчего человек в таком состоянии как Ода не вопит, не катается от боли по земле или, наконец, не лежит молча – без сознания или мёртвым – Маяхата взял себя в руки и почти ровным голосом проговорил:
– Так что, вы говорите… Вечный Таракану… тут произошло?
– Небольшая дискуссия, тэнно. Обычный рабочий момент среди высших магов Совета, тэнно, – пробормотал Вечный, не поднимая очей. – Мне уже почти совсем не больно, тэнно. Вольно… вольно… Тэнно…
– Д-да. Конечно. Вы же чародей, – Негасима взял подбородок в щепоть, чтобы скрыть дрожание пальцев. – У вас всё не как у…
– Статуи! – умоляюще заглянула ему в глаза Лёлька.
Император с трудом отвел взгляд от обезображенной головы мага и кивнул.
– Да. Кстати, о статуях. Всегда хотелось лицезреть… или хотя бы ухослышать… я правильно процитировал? – процесс превращения. Можете вы устроить это для меня прямо сейчас?
– Ничего особенного, тэнно… эффектность сильно преувеличена… – приниженно пробормотал Вечный. – Не хотелось бы превращать вас во что-то… Такого правителя, как вы, поискать… но если вы настаиваете…
– Нет-нет-нет! Не меня! – испуганно попятился Негасима. – Их! Этих несчастных, что находятся сейчас в… минеральном виде… если можно так выразиться! Потешьте вашего повелителя на сон грядущий… когда бы он теперь ко мне ни явился… неделю или декаду спустя…
Взгляд Таракану метнулся на статуи, на детей, на императора и снова уткнулся в землю.
– Сожалею, ваше величество… горе мне, горемычному, горюшко горькое огорчительное, горче горчицы, как горечавка на горе горчит… – печально пробубнил он, – но эти превращения… как ни прискорбно… не в силах отменить ни один маг Белого Света.
– Он врёт! – яростно сорвалось с языка девочки прежде, чем она успела подумать.
– Он не врёт, Лё, – серьёзно проговорил Ярик. – Он обманывает.
– Обвинение во лжи одного из самых могучих и уважаемых чародеев Вамаяси, члена Совета, Вечного, в присутствии императора – дело очень серьёзное, – нахмурился тут даже Маяхата. – Боюсь и помыслить, сколь огромна будет ваша потеря лица без подтверждения своих слов.
"Подтверждения?.. Подтверждения?! – Лёлька задохнулась от возмущения. – Он издевается?! Это мерзкое насекомое среди бела дня… темной ночи, то есть, превращает людей в болванчиков, и еще смеет делать это необратимо, так выходит, что ли?!"
Что-то твердое, но шерстяное ткнулось ей в ногу. Девочка вскрикнула – сперва от неожиданности, но разглядев Тихона, на бис, от радости.
– Я докажу, ваше величество, – угрюмо проговорил она, поднимая лягуха на руки.
– Ты?!
Хорошо, что тэнно так и не успел дать себе клятву ничему не удивляться в присутствии лукоморцев, как только что собирался: становиться клятвопреступником через минуту после произнесения обета было бы уж слишком.
– Ты? – вселенская печаль на пухлой физиономии Таракану сменилась ухмылкой. – Что ребёнок из дикого Рукомото может знать о таинствах вамаясьской магии?
– Что когда таинств очень много, это кому-то очень выгодно, – не осталась в долгу девочка.
Прижимая Тихона к груди, она подошла к Отоваро. Заинтересованные вамаясьцы, забыв о своих квалификациях, обязанностях и рангах, окружили сцену грядущей демонстрации превосходства лукоморской магии над местной.
– Онна-бугэйся из Рукомото еще и чародейка?
– Такая маленькая?
– Совсем девочка…
– Онна-бугэйся и есть девочка, услышавшая от своей нянюшки слишком много сказок.
– А если и в самом деле?..
– Ставлю половину коку риса против твоей новой кареты, что…
Лёлька решительно поджала губы и уставилась строго перед собой, делая вид, что ни одного шепотка не долетало до ее алевших ушей. Обойдя медную фигуру вокруг и не найдя ничего, что бы взывало "дотронься и расколдуй меня", она положила Тихона на плечо и мысленно спросила, строго нахмурившись: "Ну? Что делать? Это всё из-за тебя, так что давай, помогай!"
Тихон молчал. Правда, насколько ей удалось различить, молчание его из напряженного стало пристыженным, но Иканаю от этого не полегчало.
"Говори, что делать! Помоги мне! Я же не прошу тебя делать самому, просто подскажи!"
Тишина.
"Тиша, пожалуйста!!! Ведь они – наши друзья, и попали в беду из-за нас! В смысле, из-за тебя, но и из-за нас тоже! Оторвись от своего Грома хоть на миг, никуда он не денется! Мы не можем оставить их в таком виде! Представь, что на его месте – ты! Ты бы хотел, чтобы из тебя сделали истукана и бросили?!"
Единственный ответ, тихий, как дыхание ветерка в штиль, коснулся ее сознания: "…не сможешь…"
"Это я не смогу?! Как тебе самому что-то надо, так "смогу", а сейчас – нет?! От Таракана хитрить научился?! Совести у тебя нет! Мы для него всё, а он для нас не то, что лапой – мыслью пошевелить не хочет! Предатель!"
Возмущение, жалость, обида, гнев – всё вскипело гремучей смесью. В бездумном порыве Лёлька обхватила статую обеими руками и устремилась к заключенному в ней человеку всем своим существом, как стрела. Он там, он живой, его можно спасти, чувствовала она без причин и подсказок, и сила ее, обжигающая и клокочущая, рвалась вглубь, пробиваясь через паутинные слои заклинания.