Хождение Восвояси
Шрифт:
Не опуская головы, жадно ловя черный силуэт на лиловом небе, доверяясь лишь здравому смыслу подарка богини и удаче, Иван молотил пятками по бокам коня, и тот скакал напролом, в гору ли, под гору, сломя голову, перепрыгивая через канавы, свалки, прохожих и бродячих собак. Вывески, окна, ширмы, ставни, фонари мелькали перед глазами и слились в одну бесконечную полосу, не позволяющую больше понять, где он находится. Богатый район? Бедный? Базар? Площадь? Мастерские?.. "Только не упустить, только не упустить, только не…"
Силуэт
Секунду назад он мелькнул меж крыш впереди – и на тебе! Перекрёсток – и никакого ворона…
Взгляд царевича заметался по сторонам. Потерялся? Спрятался? Устроил засаду? Прилетел, куда хотел? А куда хотел?..
Четыре улицы – четыре двери по углам. Четыре приплюснутых как тыквы бумажных фонаря – три оранжевых погасших и один зелёный, еле теплившийся. Четыре вывески. "Хлеб", "Женские мелочи", "Свежие овощи" и "Счастливый кувшинчик", над входом в который и горел зелёный светильник. Зашёл туда? Купить пару тарелок и молочник?
Подивившись нелепости такой мысли, Иван хотел начать объезд окрестностей вслепую, но дверь посудного магазина распахнулась, и из неё на мостовую вывалились две растрёпанных фигуры с глазами не столько косыми, сколько озадаченными.
– К-как ты д-думаешь… ув-важаем-мый… Пей То Лян… к-да… м-мы… д-дём? – пробормотал абориген в полосатом халатике и банных тапочках, носимых тут и в пир, и в мир, и в добры люди.
– М-мы не… д-дём. М-мы… ув-важ-жаемый… Пей Ко Лян… пл…зём, – ответствовал его товарищ в халатике зелёном.
– Зл-л-тые… сл-лва. А п-пчему мы… пл-лзём? А не с-сидим з-за ст-тлом… к пыр-меру?
– Пт-тому что… пт-тому что…
Взор Пей То Ляна затуманился – как-то по-знакомому.
– Пт-тому что… т-так… надо? – неуверенно проговорил он.
Пей Ко Лян икнул, склонил голову набок – то ли обдумывая ответ, то ли прислушиваясь к своим ощущениям – и кивнул:
– Т-точно. Т-так. Н-надо. П-пдём?
– К-кда?
– Отс-сюда, – на этот раз уверенно выпалил выпивоха, поднялся на ноги и, собутыльники, держась то друг за друга, то за стены, направились по улочке на далёкий свет другого зелёного фонаря.
Котэнгу пришёл в себя и первым делом улетел от них, чтобы напиться?!.. Пожалуй, версия о покупке молочника звучала реальней.
Иванушка, отчаянно жалея, что на его месте – не Агафон, спешился, привязал коня, поправил одежду, откашлялся и, не находя больше поводов для задержки, вошёл внутрь.
"Счастливый кувшинчик" встретил его полумраком, разбавляемым единственным фонарём – тоже не очень ярким, но хоть не болотно-зелёным – и взглядом двух пар глаз. Одна, хозяина – остановившаяся в рассеянном недоумении. Вторая, неприязненная – котэнгу.
– Добрый вечер… – проговорил Иван и смолк, мучительно соображая, как продолжить. "Не соблаговолит ли многоуважаемый котэнгу пойти со мной?" "Нам срочно нужна ваша помощь, только не знаем, в чём?" "Теперь, когда вы убедились, что от нас не уйдёшь…"?
Трактирщик
– Убирайся.
И не успел Иванушка и слова больше сказать, как ноги его сами вынесли наружу.
Огорошенный царевич вдохнул прохладного влажного воздуха, потряс головой, проясняя ум, решительно насупился и предпринял вторую попытку.
На улице он оказался едва ли не быстрее, чем в первый раз.
– С дуба падали…
Третья попытка принесла ему зарождающуюся головную боль, мутные круги перед глазами и несколько минут воспоминаний, что он тут делает и зачем всё это надо.
"Дети! А там пожар!" – кольнуло в завершении процесса как иглой. – "И Сенька! И Агафон! И Обаока-сан!.."
Не совсем понимая приоритеты и причинно-следственные связи, он яростно затянул ремень и с яростным "Да какого лешего!..", пинком распахнув дверь, ворвался в зал.
Кто он, где и по какой причине на этот раз пришлось вспоминать гораздо дольше.
Привалившись к тепловатой еще от солнца штукатурке лбом, под которым притаилась тупая пульсирующая боль, царевич глубоко вдохнул несколько раз, успокаивая молотящееся сердце, растрёпанные нервы и мысли, мечущиеся как пьяные курицы.
– Спокойно… спокойно… Надо рассуждать логически… – шепотом, чтобы не уходить от предмета разговора с самим собой, упрямо забормотал он. – Отчего я всё время оказываюсь на улице? Что происходит? Давай вспоминать. Так… Я открываю дверь… Захожу… Встречаюсь с ним взглядом… Так… И он говорит… или не говорит? Нет. Погоди. Дай вспомнить. В первый раз он что-то сказал. А потом… Нет, совершенно точно: ничего он больше не говорит! Он просто таращится на меня, и… и?.. И всё? Хм. Получается, он наводит морок, или как это по-научному называется, когда я… с ним… Хм!
Котэнгу допивал восьмой кувшинчик и плавно погружался из уныния в депрессию, когда дверь снова распахнулась.
"Что, опять?!.."
Скривившись, словно вместо сакэ ему подсунули суп, человорон грохнул по столу кулаком, промахнулся, попал себе по коленке, переворачивая заодно локтем пустые и полные кувшинчики, яростно вперился убийственным взором в глаза этого навязчивого… как он там… и не нашёл.
Ощупывая перед собой путь носком сапог, к его столику осторожно двигался тот же самый… этот… как он… – но с плотной повязкой на пол-лица. Словно завороженный, котэнгу наблюдал, как вошедший налетел на один столик, другой, своротил вазу с экибаной – хорошо, что из соломы и та, и другая – и остановился рядом с ним, едва не наступив ему на руку. Отдернув пальцы, котэнгу медленно поморгал, силясь рассеять алкогольные пары.