Хождение Восвояси
Шрифт:
– С-слушай… Какого Миномёто тебе от меня…
Гайдзин открыл рот, собираясь сказать одно, но вдруг выпалил совершенно другое – по его лицу было видно:
– Давай выпьем. Что-то на душе неладно…
За века, прошедшие с его появления на Белом Свете, с ним говорили о многом. О долге, славе, позоре, наказаниях, предательстве, хитрости, жестокости и деньгах, но о душе…
– У меня нет души.
– Ерунда, – упрямо мотнул головой гайдзин. – Души есть у всего живого. Учёные говорят, что даже у деревьев и камней есть, хоть это не
– Нет, – ответил котэнгу, то ли признавая своё несостояние в родстве с берёзками и рябинами, то ли продолжая отвергать наличие у себя души.
– Я – Иван. А тебя как звать?
– Звать?..
Человорон задумался. А было ли у него имя? "Котэнгу", "ужас в ночи", "тайсёгуново орудие", "чёрная тень", "императорский шпион" – его называли по-разному, этого не отнять. Но было ли у него имя?..
– Ну да, – терпеливо повторил Инь Ван. – Имя. Мама тебя как назвала?
– Мама…
Горло перехватило. Матери своей он не помнил, но историю появления на Белом Свете и при дворе Маяхат знал прекрасно – от многочисленных пересказов, с каждым разом обраставших всё большим количеством унизительных для него и дочери императора подробностей, она становилась длиннее и длиннее, пока от сюжета не осталась лишь пара фраз. Остальное – описание того, каким несчастьем и ужасом для семьи императора было его рождение, какую милость оказали ему его венценосные родственники, оставив жить при дворе – и просто оставив жить, и как именно он должен их всех отблагодарить – и просто как он им всем должен. Но имя?..
– Мама…
Он опрокинул в рот содержимое кувшинчика, сглотнул и устремился вглубь воспоминаний, надёжно похороненных под толщей времён, преступлений, боли и обид. Мама… Что-то тёплое, нежное… Голос… тихий… Прикосновение рук… Ощущение губ на лбу… и капель на лице. Тёплых. И песня! Какая-то песня!.. Он не помнил её, проклятие, отчего он попытался восстановить ее только теперь?! Что в ней пелось?!
"За нами… придёт… Самураи… буси… с мечами… За нами… Спрячет нас… под крылом… За нами… За нами…"
Что в ней пелось?!..
Впрочем, какая разница.
Мама.
– Занами, – сипло выдохнул котэнгу. – Моё имя – Занами. Проклят будь этот день… Зачем ты меня спросил?!
– Давай выпьем.
– Садись. И сними эту дурацкую тряпку. Если бы я хотел отправить тебя на городскую стену немного попрыгать – я мог бы это сделать хоть с чугунным котлом на твоей голове…
– Запретная площадь – там! – Обаока Косо ткнул пальцем в пространство между домами в конце улицы, то и дело подсвечиваемое узкими вспышками – точно молнии невдалеке сверкали, попадая то по складу жестяных товаров, то в мастерскую алхимика.
– Что там? – не расслышала Серафима.
Даже если бы кто-то выкрикнул сейчас ей что-то прямо в ухо, она вряд ли бы сразу поняла. Напряжённая, как натянутая тетива, душой и мыслями он была там, за стеной, и каждая лишняя минута, проведённая тут, проживалась зря.
– Площадь!
Серафима, мотая головой, подъехала поближе.
– Площадь Запретного Города там, говорю, – натужно откашлялся и повторил Обаока. – Тэнно, да увеличится его благосостояние до миллиона коку риса, там живёт. И тайсёгун Шино. И Совет Вечных.
– Самое главное, – недобро хмыкнула царевна.
– А я на этом месте попрощаюсь с вами и пожелаю успеха вам и удачного обретения семейного счастья вашим малышам, – чуть смущённо повёл плечами самурай.
– Благодарим вас, Косо-сан. Вы нам очень помогли, – Серафима приложила руку к сердцу и поклонилась.
Самурай ответил ей степенным поклоном.
– Спасибо, – склонил голову и Агафон. – Но отчего именно здесь вы нас покидаете?
Обаока кривовато улыбнулся:
– Чтобы нечаянно не увидеть то, о чём я буду обязан сообщить городским властям, это во-первых. А во-вторых, стража на воротах, в отличие от меня, страдает очень хорошим зрением и памятью.
– Приятно встретить человека с рациональным мышлением, – дрогнули в улыбке губы Агафона, всю дорогу угрюмо оглядывавшегося и не проронившего ни слова.
Обаока сложил перед грудью руки лодочкой.
– И я был рад знакомству с вами. Удачная встреча, счастливые звёзды. Уверен, что буду рассказывать о нём своим детям с гордостью, лишь бы поверили. Прощайте, северные демоны! Да освещает вам путь ясноокая Мимасита!
Самурай отпустил поводья, выдохнул и ссутулился, точно отдал расставанию последние силы.
– Вассё! – шлёпнул он пятками жеребца, и тот устало поцокал во тьму лабиринта столичных улочек.
Агафон и Серафима переглянулись. Они у цели. Что теперь?
– Давай пока просто проедем по площади и оглядимся, – предложил маг.
Вдалеке за стеной что-то свистнуло и заполыхало, как рассекаемое гигантским мечом северное сияние.
– Что-то мне там не нравится…
– Мне тут уже полчаса ничего не нравится! – взорвалась царевна. – Они там! Я чую, они там, в гуще всего!
– Сима, спокойно. Мы проезжаем по площади, оглядываемся, ломаем стену, пока никто не видит, забираем Ивановичей и уезжаем домой. Как тебе такой план?
– Уже лучше, – сжатые в ниточку Сеньки дрогнули в тени улыбки. – Вперёд?
– Вассё.
Проехав по чисто выметенной безлюдной площади, освещаемой гроздью пузатых жёлтых фонарей над воротами, и несколько сотен метров вдоль так же ярко освещённой стены, они пришли к двум выводам. Первый – что видят их всегда: несколько пар настороженных глаз постоянно следили из-за зубцов за их перемещениями. И второй – что сломать стену просто так не удастся.
– Но ты же говорил!.. – прошипела Серафима, едва они свернули с дороги, огибающей Запретный Город, на полутёмную улочку.