Хождение Восвояси
Шрифт:
Лишь отдалёно представляя, как каракатицы перемещаются в воде, и не представляя вовсе, как они перемещаются на суше, Сенька перевалилась на бок, подтянула щупальца под живот – или что было у осьминогов на этом месте – и попробовала идти в ту сторону, куда убежали дети. Потом – ползти. Потом – перекатываться, обдирая нежную шкурку о шлак и окалину. Растудыть его в гармошку…
Кожа осьминога на воздухе, да еще вывалянная в грязи, быстро начала высыхать, сморщиваться и натягиваться, словно грозила вот-вот порваться. Шило мыла не слаще, как говорил Шарлемань Семнадцатый… Подождём его премудрие, а там видно будет? Колдуна не видно – и это главное. Может, вколотился в землю по самую макушку, да там и остался, сам себе
Измученная, потерявшая ориентацию в пространстве, но нашедшая несколько сотен острых камней, людям, даже босым, не заметных, она вытянула щупальца и закрыла глаза. Чтобы хоть немного усмирить беспокойство, оставшееся в ней слоновьего размера, она начала представлять, где сейчас могут быть дети, накладывая путь совы на дворцовые дороги, каналы, возможное время ожидания, пока Агафон доломает стену, путь обратно… и пропустила важное.
Недалеко от нее на земле засветилось крошечное бледно-розовое пятно. Можно было подумать, что на эту угольную проплешину, еще вечером бывшую аккуратной грядкой с лекарственными травами, падает отблеск далёкого пожара. Затем пятно увеличилось, потемнело, и стало похоже, будто кто-то принёс корабельный фонарь с красным стеклом. Но когда пятно налилось малиновым соком и стало размером с поднос, количество вариантов уменьшилось до одного.
Беззвучно, как гриб, и так же плавно, из земли показалась обгоревшая маковка человеческой головы… покрытые кровавой коркой уши и лоб… оплавленное, словно из перегретого воска, лицо… плечи… грудь… Еще несколько ударов сердца – и на Белый Свет вырос, источая чахлый, но еще заметный малиновый свет заимствованной магии амулета Грома, Ода Таракану.
Оглядевшись по сторонам, он остановил взгляд на осьминоге и усмехнулся. Несколько шагов… наклон… и с одного из щупалец рука сорвала золотое кольцо с прозрачным сиреневым камушком и эмалевым ободком, заполненным девятью белыми треугольничками – и одним черным. В следующий миг вместо полудохлого с виду головоногого перед Вечным лежала почти обычная женщина. Застигнутая врасплох превращением, она рванулась вскочить, вскрикнула – и рухнула без памяти.
Очнулась Серафима от боли. Маячившая бешеным обжигающим призраком в беспамятстве, она исподволь выросла до размеров, не помещавшихся более ни в одном сознании и подсознании, и оставался ей путь один – на волю. Руки, ноги, спина, рёбра – все кости, названия которых ей были известны, и о существовании которых она не подозревала, болели, словно пытаясь перещеголять в этом искусстве друг друга. Она попыталась шевельнуться, но движение было встречено такой какофонией боли, что она взвыла и снова едва не потеряла сознание.
Что случ…
Воспоминания предыдущего дня?.. часов?.. минут?.. вернулись к ней, как маятник из бочки с кирпичами.
Дети! Колдун! Слон!
Но что потом?.. и где?.. Где они?!
И где… она?
Она приоткрыла глаза, но увиденное не рассеяло волнений. Напротив: вместо неба, хоть и озаряемого пожарами, но ожидаемого, над ней нависал потолок, перечерченный тяжёлыми закопченными балками. Между ними пестрели, выложенные черепашьими панцирями, камнями и палками, какие-то символы. В изменчивом свете – то красном, то белом – они шевелились, точно живые, переползали с места на место или бестолково кружились, как блохастая шавка, кусающая себя за хвост. Как ни странно, глядеть на них было приятно и покойно, и даже боль, загипнотизированная бесконечным верчением, утихала, давая вздохнуть, насколько позволяли разбитые рёбра – и подумать. Но как назло, все мысли вертелись вокруг того, успели ли Ивановичи со своими местными друзьями сбежать и встретили ли Агафона. Иногда в памяти мелькал Иван, галопом уносящийся за котэнгу, но что случилось с ними обоими, она даже не представляла. Наверное, хоть с Агафоном-то встретились. Ведь кто-то нашёл ее потом, принёс в это странное
Где же все? Положили – и ушли? И никто не бдит в ожидании? Где Агафон, где дети, где Ваньша? В порядке ли? Что с ними случилось? Может, пришлось бежать? Спасаться?..
Что станет с ней самой, думать не хотелось. С такими переломами и дома лежать не перележать и калекой на всю жизнь остаться, а в чужой враждебной стране… Даже если это Агафон нашёл ее, а Ваня потом – их обоих… А если нет?.. Тогда история становилась еще короче и грустнее. Или наоборот? Валяться до пролежней как недоразделанная рыбина – не то удовольствие, которое хотелось растянуть.
Она не была пессимистом. Она была реалистом. И реализм подсказывал, что сегодня приключения ее закончились – раз и навсегда.
Сердце ее сжалось от жалости к себе, но мысль о том, что она знала, на что шла, когда оборачивалась этой громадной тушей на высоте десяти метров, остановила слёзы. Это была цена, которую она согласилась заплатить. Лишь бы жертва была не напрасной… Ну где же они?!..
– Дочь императора Ресогото, приятного пробуждения, – прохрипел над головой незнакомый – или знакомый? – голос. В поле зрения появилось пылающее чудовище – или просто очень обожжённый человек… со слабым малиновым свечением на коже.
Свечение! Урод! Колдун!!!
Сенька попробовала что-то сказать, но между стиснутых непроизвольно зубов прорвался только стон.
– Не надо, не надо, молчите, умоляю вас, ваше почти императорское величество, да укрепится ваше драгоценное здоровье, но лишь до определённых пределов, ибо от крайностей – шаг к пропасти! – испуганно расширились узкие глаза человека. Радужки их цвета дохлых тараканов тускло отблескивали малиновым пламенем.
– Вы – матушка этого зловредного ёкая, Ори из Рукомото. Я сразу понял, как только увидел вас без щупалец. Сходство поразительное! Только ее благородная родительница могла попытаться покончить с собой таким забавным способом!
Восвоясец захихикал – как чай в надтреснутой чашке молотком мешали.
Ори? Рукомото? Голос! Тот самый колдун!..
Кабуча…
– Извечный Ода Таракану моё ничтожное имя, о немытое лицо императорской национальности, – приниженно склонился колдун, пропадая на миг из поля зрения, и тут же снова выскакивая, как ванька-встанька: – Безумно приятно видеть вас здесь! Безумно!
Взгляд в его глаза – и она поверила каждому слову.
Приятно.
Безумно.
Что он от нее хочет? Зачем надо было тащить мешок переломанных костей с пепелища не понять куда? И где дети?!..
Свет за его спиной изменился: к неровному бело-красному добавился зеленовато-голубой.
– Я вижу в ваших сияющих очах немой вопрос, – не обращая внимания на перемену, сочувственно закивал колдун.
Царевна замерла. Сейчас он скажет, что дети пойманы, что Агафон не смог… Но маг продолжал, и физиономия его, казалось, жила отдельной жизнью. Жаль, что не существовало выражения "жестикулировать лицом". Оно ему сейчас бы очень подошло.
– Вам любопытно, долго ли продлится наша встреча, начавшаяся так романтично, – шевеля бровями и причмокивая покрытыми бурой коркой губами, говорил Извечный. – О, да! При других обстоятельствах я бы просил вашей руки: ваша отвага, так великолепно сочетающаяся с вашей глупостью, поразили меня в самое сердце! Пытаться убить слоном Извечного, только что напившегося магии из амулета Грома!.. Хотя этого не понять человеку, далёкому от магии… и Вамаяси… и лучше бы вам там и оставаться. Короткой будет наша встреча, огорчение, печаль, тоска… Хм. Я вижу, вы не разделяете этого мнения.