Хроники времен Екатерины II. 1729-1796 гг
Шрифт:
но объективных.
В конце сентября в Дрездене скончался польский король Август III. С его смертью
пресеклась саксонская династия, занимавшая польский престол с 1697 года С древних
времен Польша держалась беспорядком. Еще при исконно польской династии Пястов,
правившей до 1370 года, шляхта и католическая церковь получили привилегии,
подкосившие королевскую власть. В XIV–XVI веках. при польско-литовской династии
Ягеллонов Польша окончательно
стал добычей авантюристов королевских кровей из разных стран Европы. В 1572 году,
после смерти последнего Ягеллона — Сигизмунда Августа, кто только ни претендовал на
этот престол: герцог Эрнест, внук австрийского императора Максимилиана II; принц
Генрих Валуа, брат французского короля Карла IX; предпоследний из Рюриковичей —
Иоанн Васильевич Грозный; были также партии шведского короля, семиградского воеводы
Стефана Батория, польская партия, требовавшая Пяста. Сейм выбрал самого податливого
из претендентов — Генриха Валуа. Но через год он тайно бежал из Кракова, променяв
польский престол на вожделенный французский.
Впоследствии на троне древних Пястов сидели отпрыски шведской династии Ваза,
саксонские курфюрсты, ставленник Швеции и Франции Станислав Лещинский. Славные
имена Батория и Собесского теряются в толпе коронованных проходимцев, пытавшихся
править Польшей из Дрездена, Вены, Парижа и Стокгольма.
Узнав о смерти Августа III (точно известно, что произошло это 6 октября 1763 года,
в седьмом часу утра), Екатерина от неожиданности подпрыгнула на стуле. Фридрих II,
получив аналогичное известие, вскочил из-за стола. Впоследствии Екатерина любила
вспоминать об этих монаршьих подскакиваниях и находила их весьма
многозначительными.
В тот же день при дворе состоялась чрезвычайная конференция, в конце которой по
приказанию Екатерины был вскрыт пакет. На его лицевой стороне рукой императрицы
было написано: «Секретный план, поднесенный от графа Чернышева». Написанные
дальше четыре загадочные буквы «СККП» расшифровывались просто «На случай
кончины короля польского».
Содержание пакета чрезвычайно важно для понимания последующих событий.
Захар Чернышев, вице-президент Военной коллегии, предлагал воспользоваться
наступившим в Польше междуцарствием для «округления» западных границ путем
присоединения к России польской Лифляндии, воеводств Полоцкого и Витебского и части
Мстиславского, находившегося по левую сторону Днепра. Главная идея Чернышева
состояла в перенесении русско-польской границы на рубеж рек Западная Двина —
— Днепр.
План этот держался в строжайшей тайне. Циркуляром от 11 ноября 1763 года
дипломатическим представителям России за границей предписывалось опровергать слухи
о том, что «якобы мы намерены с Е.В. Королем Прусским отнять от Республики Польской
некоторые провинции и оные между собой разделить».
Однако в секретнейшей инструкции послу в Варшаве Кейзерлингу, отправленной в
тот же день, говорилось совершенно обратное. Посол должен был сообщить польскому
королю, что Россия не сложит оружия до тех пор, пока «не присоединит оным к Империи
всю Польскую Лифляндию». Особенно патетически звучит начало этого любопытного
документа: «Опорожненный польский престол и избрание на него нового короля есть
случай наиважнейший существительного интереса нашей Империи в рассуждении как
безопасности ея границ, так и наипаче еще ее особливых выгод для знатного участия в
политической системе всей Европы и в ея генеральных делах».
Указание стараться устроить польские дела соответственно российским видам
полетели в главные европейские столицы. В Берлин же, к королю, кроме того были
направлены и астраханские арбузы — первый знак внимания за год переписки.
Ответ пришел незамедлительно.
«Огромно расстояние между астраханскими арбузами и польским избирательным
сеймом, — писал Фридрих. — Но Вы умеете соединить все в сфере Вашей деятельности:
та же рука, которая рассылает арбузы, раздает короны и сохраняет мир в Европе!»
Яснее не скажешь: Пруссия была готова действовать в польских делах сообща с
Россией. Впрочем, Екатерина уже знала об этом из частной переписки, которую она
поддерживала с Фридрихом II.
В России, однако, далеко не все были готовы к сближению с Пруссией. Вполне
откровенно высказывался на этот счет Бестужев. Не скрывали своих сомнений и Орловы.
Екатерина оказалась в затруднительном положении. Дело осложнялось еще и тем,
что в силу своего происхождения и обстоятельств воцарения она вынуждена была весьма
щепетильно относиться ко всему, что давало повод заподозрить ее в симпатиях к
Фридриху. В переписке с Вольтером она не упускала случая поиздеваться над прусским
королем, называя его «мой плосконосый сосед». На официальных церемониях Екатерина
никогда не говорила по-немецки. Уже в августе 1762 года австрийского посла Мерси
д’Аржанто накануне аудиенции у императрицы предупредили, что если он заговорит по-