Игра Канарейки

Solongoy

– Я ехал сюда из Новиграда с этой ёбаной стрелой в груди, и мне срать как, просто вытащи её! – под конец фразы Ольгерд заметил за собой, что повысил голос, сделал приличный глоток из бутылки, которую всё ещё держал в руках.

– Из Новиграда? – удивилась медичка, не придав значения его тону. За годы работы в тряпичных шатрах в полумиле от ожесточённой схватки она и не такого наслушалась от солдат. – Ты столько крови потерял…

Медичка взглянула на Ольгерда как-то странно.

А он смотрел на багровую кровь,

капающую на пол.

Шани встала, принялась искать в сундуке шкатулку со скальпелями и какое-то обезболивающее.

Ольгерд закашлялся.

– Чёрт, – тихо выругалась медичка. Её движения стали торопливыми, она быстро вернулась к кушетке. Не хватало, чтобы он тут умер от её нерасторопности.

– У меня из обезболивающего только водка, – сказала она, складывая скальпель в миску к остальным инструментам. – Нет, – вдруг резко сказала она. Сосуды расширятся, ты потеряешь ещё больше крови.

– Режь, – надавил Ольгерд. – Ничего со мной не будет.

Атаман сделал ещё один большой глоток из бутылки, поморщился, лёг и закрыл глаза.

Не отпускала мысль о том, что эта стрела могла быть в груди Канарейки. Тогда бы всё не ограничилось херовым самочувствием и болью, как в его случае.

Ольгерд вспомнил исказившееся от ужаса лицо того лучника, когда после того, как стрела наполовину вошла атаману в грудь, он продолжил спокойно шагать к нему по скользкой крыше. Ольгерду даже не пришлось ничего делать: татуированный детина с эльфским луком стал пятиться от него, затем вдруг поскользнулся и полетел с крыши на каменную брусчатку.

Ольгред дёрнулся.

– Тихо, тихо, боец, – Шани придержала его за плечо рукой. – Какой был наконечник?

– Да чтоб я знал. Я с хозяином разбирался, а не стрелы его разглядывал.

– А стоило бы, – менторским тоном сказала Шани. – Видно, с зазубринами, раз ты так дёргаешься. – Медичка выдохнула, протёрла пот со лба. – Дай сюда водку. Не хватало, чтобы ты от заражения умер.

Перед тем, как отдать бутылку, атаман снова сделал глоток.

– Ты со всеми пациентами ведёшь такие задушевные беседы? – хмыкнул он.

– Да тебя, видно, так просто не убьёшь. Поразительная сопротивляемость организма.

– Вот чтобы не слышать этого я и пёрся к тебе в Оксенфурт.

Атаман поймал себя на мысли, что ехал именно к этой медичке потому что ведьмак ей доверяет. И потому что она понравилась Витольду.

– Я всё-таки не портной, у меня есть учёная степень, – меланхолично произнесла Шани, очищая края раны смоченным водкой тампоном.

Атаман шумно выпустил воздух сквозь зубы.

Что вообще такое с ним творится? Даже когда Геральт отсёк ему голову, не было так больно. Гудело всё тело, хотелось вопить, но это можно было унять – другая боль была куда громче.

А сейчас… Что же изменилось сейчас?

– Cейчас буду резать.

– Я всё равно не засну, – заплетающимся языком ответил

Ольгерд.

Вместо голоса Шани в ответ Ольгерд услышал другой. Тот, который невозможно было не узнать.

– Когда ты в последний раз делал что-то ради другого?

Атаман открыл глаза. Возле кушетки стоял, сцепив руки за спиной, Гюнтер О’Дим. Шани не видела его, взяла скальпель и сделала надрез. Боль почему-то охватила всё тело целиком, из глаз потекли слёзы.

– Как благородно, О’Дим, – прошипел он.

– Не стоит на меня злиться, – спокойно произнёс Господин Зеркало. – Я пришёл, отвлекаю тебя от боли, а ты рушишь эту идиллию своим вульгарным сарказмом.

– Зачем ты здесь? – выдавил Ольгерд. Он всегда спрашивал это у Стеклянного Человека и всегда знал ответ. Чтобы отравить его жизнь.

– Я пришёл тебе кое-что объяснить. – Гюнтер смотрел на Ольгерда своими маслянистыми чёрными глазами, перекатывался с пятки на носок. – Но сначала ответь на вопрос: когда ты в последний раз до этой ночи делал что-то ради другого?

– Это твой новый способ пытки?!

Человек Зеркало улыбнулся. Располагающе, открыто, но в то же время невозможно жутко – если знать, что он такое.

– Ты ведь и сам не помнишь, когда делал что-то ради других, а не для себя? Не для своей репутации, не для того, чтобы выглядеть не таким, каков ты есть, и даже не для того, чтобы восторжествовала справедливость.

Шани сделала второй надрез, и по телу прокатилась ещё одна волна боли. В голове шумело. Медичка отложила скальпель.

– А как ты кичился своим «каменным сердцем»… – Гюнтер наклонился к ране, взглянул на неё. Провёл рукой по волосам Шани, пытавшейся вытащить из атамана стрелу. – Она ангел, правда? Но ангелы, конечно, скучны. Я так понимаю, мы сходимся в этом вопросе. – В глазах Гюнтера промелькнуло что-то иное, незнакомое и жуткое.

– Это из-за тебя я живу как огр или башмак все эти годы, – бросил Ольгерд.

– Нет, – снова улыбнулся Господин Зеркало. Он протянул руку к груди атамана, положил прямо над сердцем. Ольгерд напрягся, но вдруг понял, что не может пошевелиться. Рука Гюнтера прошла через плоть атамана - пальцы Господина Зеркало цепко сомкнулись на сердце. Ольгерд стал задыхаться, тело охватила судорога, а в глазах потемнело.

– Ты придумал себе это каменное сердце, чтобы защититься. Поразительная сопротивляемость организма. Но я направил к тебе Карину. Очень талантливая девочка, не находишь?

Атаман корчился от боли, с немым ужасом смотрел на руку Гюнтера, исчезающую в его груди.

Шани что-то сказала, но Ольгерд слышал её будто из-под воды и аккуратно вытащила стрелу из раны. Гюнтер тоже отпустил.

– Встретимся на Луне, – произнёс Господин Зеркало, уходя. – Я буду тебя ждать.

Ольгерд открыл глаза. Сквозь мозаичное стекло окна светило рассветное солнце.