Империя проклятых
Шрифт:
– Пью…
«Быку от сосков и то больше пользы, чем вечному плакальщику от его мужского достоинства. Давай-ка я б-быстро отхвачу тебе ж-женилку – лезвие у меня острейшее. Давай, давай, шевалье, обнажай свой меч и дай мне сразиться с ним, вжик-вжик, и ГОТОВО!»
Я нахмурился, отказываясь поощрять ответом маленькую тираду Пью. Еще какое-то время она продолжала говорить, и ее слова звучали в голове, пока я ехал сквозь окружающий нас мрак. И когда она израсходовала последний из своих каламбуров о кастрации, я заговорил с ней голосом, таким же острым и резким, как и ее обломанное острие:
– Я любил Астрид,
Голос у нее смягчился, звуча мелодично и нежно у меня в голове.
«Я знаю. У тебя было то, чего нет у большинства людей. Но я знала и твою жену, Габриэль. И Астрид никогда бы не попросила тебя оплакивать ее вечно. Отрезать себя от жизни и от любви. Задохнуться в прошлом, вместо того чтобы дышать здесь и сейчас».
Я уставился на серебристую даму, и ее слова эхом отдавались в моем измученном сердце.
«Счастья, прежде всего с-счастья она бы ж-желала тебе. И чтобы я упокоилась рядом с ней. Мой с-самый дорогой друг».
При этих словах в глазах у меня защипало, и я быстро потер их костяшками пальцев.
«Как там огневолосая?»
Я посмотрел на женщину у меня на руках, ее влажные от пота локоны прилипли к щекам. Конечно же я не снимал перчатки – чтобы ладони не мерзли и чтобы не касаться кожи Фебы серебром. Но дыхание у нее было совсем слабое, как у птенца, а под кожей проступали темные вены.
– Хуже. – Я хмуро огляделся по сторонам. – А этому проклятому лесу, кажется, нет конца.
«Здесь так темно. Пугающе. Мне это нрави-нрави-нравится…»
– Напоминает Багряную поляну.
Я скользнул взглядом по колышущимся ветвям, по шелестящим листьям и теням, мелькающим в темноте.
– Ты помнишь тот день?
«…Нет».
Она ответила так тихо, будто выдохнула.
«И-и-иногда… я вообще ничего не могу вспомнить, Габриэль…» – произнесла она удрученно.
– У-ху?
Над головой сквозь вой ветра прозвучал голос, пронзительный, как скрежет когтя по стеклу. Взглянув вверх, я увидел пару сверкающих глаз и поднял Пью, крепко сжав ее в кулаке. Но пульс замедлился, когда я увидела всего лишь сову: рыжевато-коричневое оперение и золотистый взгляд: она изучала меня, склонив голову набок.
– У-ху-ху? Кто таков? – снова спросила птица, хлопая крыльями.
– Габриэль де Леон, месье, – пробормотал я, опуская клинок. – К вашим услугам.
Я услышал, как позади стремительно захлопали крылья. К первой сове присоединилась еще одна, серая и худая, уставившаяся на меня глазами цвета пламени. В спину мне подул холодный ветер, по коже бежал холод. На пустошь уже опускались сумерки, и я вскоре собирался остановиться на привал. Но, сам не зная почему, подстегнул лошадь, заставив ее пуститься быстрой рысью. Я ехал верхом на Колючке, чтобы Аржен немного отдохнул, и мой тарреун скакал за нами. Когда мы проезжали сквозь переплетенные ветви, я снова услышал песнь крыльев и заметил птиц над головой. Сначала несколько. Потом еще дюжину.
Совы.
Они наблюдали за мной, не мигая. У некоторых глаза были огромными, как блюдца, у других – маленькими, как наперстки. Одни крошечные, способные напугать только мышь, другие достаточно большие, чтобы утащить на ужин младенца. Во мраке, наступившем с приходом мертводня,
– У-ху? Кто таков? – снова закричала одна из них.
– У-ху-ху-ху? Кто-таков-кто? – эхом в деревьях вторили ей остальные.
«А как называется группа сов?» – поинтересовалась Пью.
– Проблема, – пробормотал я, наблюдая за окружавшими нас ветвями.
«Не-не-не, не так. Это… с-с-с-сборище?»
Я пришпорил Колючку, и они с Арженом теперь быстро петляли меж кошмарных деревьев. Феба у меня на руках шевельнулась, и я крепче прижал ее к себе, целуя в холодный лоб. Вокруг собиралось все больше крылатых теней с горящими глазами и острыми когтями, и они все кричали и кричали.
– У-ху? – вопрошали они снова и снова. – КТО ТАКОВ?
«Свора?»
– Это про собак, – прошипел я.
– У-ху-ху? Кто-кто?
«Тогда к-к-колония?»
– Летучие мыши.
«Стадо? Рой? Туча орава орда ватага выводок скопище…»
– У-ХУ-ХУ? КТО-КТО?!
Я оглянулся, деревья теперь звенели от их криков, глаза сверкали в морозной тьме. Вокруг метались тени, Колючка стучала копытами, а фонарь на поясе отбрасывал безумные блики в темноте, пока мы ехали навстречу…
«Медведь!»
– Нельзя назвать скопление сов ме…
«Нет, СМОТРИ!»
Он неуклюже выступил из глубокой тьмы, стоявшей плотной стеной перед нами, снег под массивными лапами хрустел, и глаза у меня чуть не выпали из орбит, когда я его увидел.
«Это и вправду чертов медведь», – сказала Пью.
Но это был не какой-нибудь медокрад или горный гризли – нет, передо мной стояло чудище, плевок разума кошмарного леса или же черного и застывшего сердца ада. Он вырос десятифутовой башней, раззявив пасть в леденящем кровь РЕВЕ. Мех у него был цвета полуночи, а зубы настолько острые, что могли резать сталь. Колючка шарахнулась в сторону, и я, громко вскрикнув, выскочил из седла, когда его когти скользнули совсем рядом с моей головой. Изогнувшись, чтобы защитить телом Фебу, я почувствовал, как что-то треснуло, когда мы рухнули в снег, и прижал ее к своей груди. Я перекатился вместе с ней, чтобы вдохнуть и выдохнуть. На то, чтобы истечь кровью, времени у меня не было.
Чтобы покурить, к сожалению, тоже.
Колючка запаниковала и ускакала прочь, и я уже готов был услышать хруст ломающихся костей лошади у себя за спиной и добавить бедного Аржена к длинному списку несчастных коней, которых я похоронил на этом пути. Но вместо этого услышал свирепое рычание и, оглянувшись, увидел, что тарреун стоит на задних ногах перед этим огромным зверем – не в ужасе, а с вызовом. И чудище отпрянуло, когда мой боевой конь ударил воздух передними копытами.
– Да у тебя просто стальные яйца для мерина, – пробормотал я.