Империя проклятых
Шрифт:
«Н-НЕ убьешь».
– Заткнись, Пью, – прошипел я тихо и яростно. – Я просто пытаюсь нагнать на них страху.
«Их ш-ш-шестеро, ты один, у них луки, у тебя клинок, они здоровы, у тебя кровь т-т-течет из нескольких свежих ран. Думаешь, они сильно испугаются?»
Я вздохнул, слушая звон туго натягиваемой тетивы. Это точно женщины клана, в этом я не сомневался. Но вот в каких отношениях они были с семьей Фебы, дружили с ними или враждовали, я не имел понятия. В голове одно за одним звучали все предостережения, которые
Охотница целую вечность смотрела на меня, пока с моих пустых рук капала кровь. Наконец она опустила лук, выскользнула из укрытия и направилась ко мне. Когда женщина приблизилась, она откинула капюшон и стянула шарф с лица, и я увидел, что под гримом и грязью на лбу у нее были вырезаны полумесяц и полная луна, расположенные рядом, а по правой стороне лица тянулся узор из узелков и лун – Нэхь, татуировки воинов оссийского Высокогорья. Ее светло-русые волосы, заплетенные в дюжину косичек, украшало множество перьев и кожаных ремешков.
Я опустился на колени рядом с Фебой. Откинув одеяло, чтобы показать черные пятна в венах закатной плясуньи, я в отчаянии посмотрел на охотницу.
– Это Феба, благословенная дочь клана Дуннсар. – Я закашлялся и снова сплюнул кровь. – В нее в-выстрелили серебром. И пуля до сих пор внутри.
При упоминании серебра девица сощурилась. Приглядевшись, она заметила чернила у меня на руках и пальцах сквозь изодранный плащ и перчатки.
– Угэднк-сребрнос, – прошипела она, потянувшись рукой к ножу на поясе.
– Мир вам, мадемуазель. – Я поднял окровавленные руки. – Я недолго служил в ордене. Я пришел сюда в поисках Зимнего Собора и Цинны а Дуннсар в надежде, что она сможет исцелить раны своей племянницы.
Все еще настороженная и ощетинившаяся, охотница присела на корточки рядом с Фебой, прижав свою ладонь к ее лбу. Кто-то окликнул ее, она отрывисто ответила, и в ее голосе снова послышался страх. Я закашлялся, и кровь брызнула мне в кулак, затянутый в перчатку, дыхание пеной вырывалось из проколотых легких. Снег вокруг уже пропитался кровью, и мои сумерки быстро близились к полуночи – я уже должен был рухнуть камнем. Но хотя я и не знал как, я продолжал бороться с этой тьмой. Охотница оглядела меня, и на лице у нее отразились сомнения. То, что я каким-то образом оказался союзником Фебы, она наверняка поняла, но то, что я чужак, житель низин и угодник-среброносец, было еще понятнее.
– Она выживет? – раздался низкий скрипучий голос.
Я обернулся и увидел просто огромную женщину. Она стояла в только что опустившихся сумерках, широкоплечая, высокая, мускулистая и, если не считать ожерелья из узелков на шее, совершенно голая. На залитую кровью кожу, украшенную спиралями и лунами белого цвета, каскадом ниспадали черные волосы длиной до пояса, заплетенные в десятки косичек. По кровавой ране от меча у нее на боку и тени, которую она отбрасывала на снег, я понял, кто она такая, – та самая гора клыков и когтей, с которой я бился до последнего.
Закатная плясунья медвежьей крови.
– Род медведя, – прошептал
Одна из охотниц бросила ей плащ из ткани клана, и великанша обернула его вокруг талии, как килт. Прихрамывая, она подошла ближе, не спуская с меня глаз, и я увидел, что они у нее полностью карие, без белка. Отороченные темным мехом уши сидели на голове немного высоковато, и одно превратилось в рваный кровоточащий обрубок. Рука, которую она прижимала к ране на ребрах, больше походила на лапу: когтистая и покрытая густым темным мехом, который покрывал ее предплечья до локтей. У нее были сломаны нос и челюсть, рот в крови и синяках, но она все равно умудрялась говорить, хоть и невнятно и с таким густым акцентом, что я мог бы намазать его на хлеб вместо масла.
– Я узнаю твое имя, мэб’лейр, кровопивец проклятый. Веская п-причина, чтоб не прикончить тя прям щ-щас.
– Я назову вам три, мадемуазель, раз уж вы так вежливо попросили, – ответил я и поднял руку, загибая окровавленные пальцы. – Во-первых, я не вампир. А всего лишь сын вампира.
Медведекровка усмехнулась, дотрагиваясь до ран от укусов, которые я оставил на ее горле.
– Во-вторых, – продолжил я, поднимаясь на ноги, – пожалуйста, поймите, я не ставлю под сомнение вашу доблесть, но Феба а Дуннсар, скорее всего, скормит тебе твое гребаное сердце, когда узнает, что ты меня прикончила.
Великанша прищурила глаза, скрестив на груди массивные руки.
– А в-третьих?
– В-третьих… – Я поскреб себя по заросшему щетиной подбородку, – возможно, начать следовало с того, что… нашлась маленькая Богиня.
Я сделал паузу, прислушиваясь к шепоту, пронесшемуся по группе.
– И я знаю, где она, – добавил я.
Выпрямившись, я подождал, пока затихнут голоса.
– А что касается моего имени, мадемуазель… Меня знают многие. Спаситель Нордлунда. Меч Империи. Черный Лев Лорсона. Но моим первым именем было то, которое мне подарила моя дорогая мама, и я думаю, вы его очень хорошо знаете.
Я снова перевел взгляд на закатную плясунью, посмотрев ей прямо в глаза.
– Меня зовут Габриэль де Леон, мадемуазель. И я совершенно уверен, что оно бежит впереди меня.
Жан-Франсуа тихо усмехнулся, царапая что-то в своем фолианте.
– Ты и вправду так сказал?
– Я и вправду так сказал, – усмехнулся Габриэль.
– Ну что ж. – Вампир пожал плечами. – Драматический выход обычно лучше всего.
– Не всегда. – Габриэль отхлебнул вина. – Но когда кто-то очень хочет помериться членами, а ты уверен, что самый большой – у тебя, иногда лучше просто достать и помахать им.
– Я знаю о кровавой истории между нашими родами, – сказал я. – Но мы не враги, мадемуазель. Если бы мы были врагами, стал бы кто-то моей крови рисковать жизнью, чтобы спасти кого-то из ваших?
Глаза медведекровки сощурились. Тени зашептались, в воздухе снова повисло напряжение. Охотница, все еще стоявшая на коленях рядом с Фебой, склонилась к ней, когда та застонала, и прижала руку к ее лбу.
– Она вся горит, Бринн. Нам нужно или позаботиться о ней, или похоронить ее прямо здесь.