Империя проклятых

Кристофф Джей

Диор снова кашлянула, и голос у нее стал тверже, когда она указала на лезвие.

– Давай приступим. Если Лилид или кто-нибудь из этих ублюдков учует запах крови, нас оттрахают сильнее, чем упитого в хлам докера после последнего предупреждения.

Рейн улыбнулась грубым ругательствам Диор и посмотрела на ее ногу.

– Может, лучше я?

– Спасибо. Но я сама справлюсь.

– Это я уже заметила, мадемуазель Лашанс.

– Можешь звать меня просто Диор.

Рейн перевернула лезвие и передала его Граалю, присев в реверансе, словно перед рыцарем из старинных сказок.

– Мадемуазель Диор.

Девушка

усмехнулась, взяла горячий нож из рук Рейн и встретилась с ней взглядом, когда кончики их пальцев соприкоснулись. И, стиснув зубы, Диор прижала лезвие к изгибу стопы, чтобы прижечь рану. Запах паленого мяса смешался со слабым запахом смерти, а шипение горящей крови сопровождалось тихим шипением от боли. Но вместо того чтобы сморщиться, Диор вытаращила глаза, а Рейн что-то изумленно зашептала, увидев, как по коже Грааля растекается кровь.

– Что это за хрень, во имя…

Кровь Диор двигалась.

Дрожа, собираясь в бусины, как ртуть, она откатывалась от горячего металла, словно реагируя на боль Грааля. Изумленная Диор убрала нож, и кровь застыла, капая на камень как ни в чем не бывало. Над головой прогремел гром, и мы застыли, охваченные недоумением и неверием.

– Твоя кровь всегда так себя ведет? – прошептала Рейн.

– Насколько я знаю, нет, – выдохнула Диор.

– А что еще она может делать?

– Да я и про это понятия не имела!

Мы взлетели на тонких крылышках, кружа в воздухе на пороге гробницы.

– Нам пора уходить отсюда, – прошептала Диор, глядя в нашу сторону. – Мне нужно поговорить с другом.

Натянув туфлю, она осторожно попробовала встать, прикусив губу.

– Когда у твоих мечниц будут новости, найди меня.

Рейн кивнула, помогая хромающей девушке подняться.

– Да пребудет с вами Бог, мадемуазель Диор.

– И с вами, миледи а Мэргенн.

– Зови меня просто Рейн.

Диор перевернула лезвие и вернула его принцессе, присев в реверансе, как перед королевой в старых сказках.

– Миледи Рейн.

Принцесса хихикнула, Диор улыбнулась, и, словно тени, они выскользнули из древней крипты в густую тьму. Но когда их шаги затихли, мы задержались на этом мрачном пороге, закружили в холодном воздухе. Все мы теперь были в недоумении.

Сначала мы этого не заметили, возможно, потому что особо не приглядывались – были уверены, что на святой земле не может быть и следа Матери Марин. Но когда леди Рейн подняла фонарь, мы кое-что увидели – то же самое, что и в некрополе Мэргенна: мозаика на стене состояла из жемчужно-белых ракушек. Символ, хорошо знакомый мне, как собственное имя. Мечта, ради которой я пожертвовала своей душой.

На облаках за поднятым мечом Мишон были выгравированы два черепа Эсаны.

А между ними – символ Грааля.

III. Клятва

Диор стояла по правую руку от Лилид, окутанной медно-темным зловонием крови.

В Зале Изобилия раздавался рев и одобрительные возгласы, звон металла о металл. Бессердка и Черносерд сидели на

своих тронах, все еще упорно игнорируя друг друга после стычки, которая произошла несколько недель назад. Вдоль стен стояли на страже клейменые, с люстр, как обычно, гроздьями свисали несчастные пленники. За столами собрались придворные Никиты с наполненными до краев кубками, а Мать-Волчица и Драйганн пытались убить друг друга.

Их оружие рассекало воздух громче, чем шумела над головой буря. Вампиры метались по комнате в стиле, который Дивоки называют «анья». «Смерч». Драйганн сражался без рубашки, и на его бледной плоти виднелись выведенные чернилами морские чудища и девы. В забрызганной кровью бороде сверкали золотые клыки. Он размахивал клинком, который был больше и толще Диор, держа его одной рукой, рассекая им воздух, словно косой, подпрыгивая и кружась. Мать-Волчица тоже разделась, оставшись только в коже и тунике. За спиной у нее развевались грязные косы. Киара быстро откатилась в сторону, и меч Драйганна разбил каменные плиты там, где она только что стояла.

– Стоять и сражаться, трусиха! – заревела Аликс.

Возлюбленная Драйганна сплюнула на пол, проведя рукой по своей коротко остриженной голове. Стоявший рядом с ней Кейн-Палач подал знак одной из служанок, и та послушно принесла новые кубки с кровью для него и серого шута. Когда Киара сломала Драйганну руку своей могучей кувалдой, придворные зааплодировали. Никита поднял кубок за свою дочь, а сражающиеся холоднокровки отступили, кружа вокруг друг друга. Сцена битвы была написана красным – картина резни и жестокости при дворе мерзостей, жаждущих еще больше крови.

И в центре этой сцены стояла Диор, а кровь у нее в венах тихо вскипала.

По правде говоря, она вскипала всю неделю. После ее встречи с Рейн и мечницами мы с Диор поговорили, и нам пришлось кропотливо выводить у нее на коже букву за буквой – на это ушла куча времени. У нас не было никакого объяснения, почему ее кровь так отреагировала на обжигающее лезвие, и это уже само по себе разочаровывало. Мы рассказали ей о символе Эсаны, обнаруженном нами в Усыпальнице Девы-Матери, но все равно знали, что Марин не могла лежать в этой гробнице – ни один вампир, ни древний, ни зрелый, ни молодой, не мог спать на святой земле. Но хуже всего было то, что мы сказали ей, что, хотя и выздоравливаем, мы пока не готовы сражаться. Уже скоро, обещала ей я. Скоро. Но не сейчас. И это слово горело у нее в глазах, вырывалось сквозь зубы, а кулаки сжимались так сильно, что белели костяшки пальцев.

Скоро.

Это было ужасно – молча сидеть, пока другие страдают. Но те, кто слишком сильно торопится, очень часто спотыкаются. Заговорить здесь было бы равносильно смерти. Сражаться здесь было бы равносильно падению. Иногда труднее всего ничего не делать, и мы видели, что, хотя Диор была подавлена, она понимала правила этой ужасной игры. И, по крайней мере, теперь она играла не одна.

Фрейлины Рейн кучкой стояли за спиной Лилид, а сама принцесса распростерлась ниц перед троном графини. И в те моменты, когда решимость Диор колебалась, она смотрела на леди Рейн а Мэргенн – дочь герцогини, которую Лилид использовала в качестве подставки для ног. И маска снова возвращалась на лицо Диор, а воля становилась железной.