Империя проклятых

Кристофф Джей

– Осторожнее, историк. Ты ранишь наши чувства.

Жан-Франсуа усмехнулся:

– Значит, вы сопровождали ее от самого Кэрнхема?

Последняя лиат кивнула.

– Да, небольшая часть нас. Но пламя почти ничего не оставило, и тогда мы могли только слушать. Чувствовать. Потребовались недели, чтобы перестроить оставшихся нас и пойти по следу Диор, направить нашу волю на тот крошечный кусочек, который мы ей оставили. Но теперь мы потянулись сквозь тьму к этой крупице, к этой капельке, к этой крошечной мошке, и попросили ее взмахнуть кровавыми крылышками, легкими,

как дыхание младенца на коже.

Шшух.

– О, Благая Дева-Матерь, это ты.

Шшух.

Диор украдкой огляделась по сторонам, и на ее губах заиграла легкомысленная улыбка. Мы чувствовали, как учащается пульс у нее под кожей, как покалывает плоть под нашими крошечными лапками. Странное ощущение… многое можно узнать, просто прижавшись поближе. Сколько правды таится в этой плоти. Диор встала на цыпочки, чтобы выглянуть в зарешеченное окошко, но увидела только камеру напротив – она боялась, что кто-нибудь мог подслушать, как она разговаривает. Поэтому она забилась в дальний угол, опустилась пониже и зашептала тихо-тихо, словно на кону стояла ее душа.

– Что, черт возьми, с тобой случилось? Ты в порядке?

Мы ничего не ответили, только терпеливо затрепетали своими крошечными крылышками.

Шшух.

Шшух-шшух.

– Ты не можешь говорить, да? Не можешь. – Она поджала губы, кивая. – Но ты же слышишь?

Шшух.

– Один раз – да, два – нет, договор?

Шшух.

– Хорошо, это хорошо, – выдохнула она, и пульс у нее ускорился.

Минуту назад она, должно быть, считала себя совершенно потерянной и одинокой, но теперь она учащенно дышала, проводя дрожащей рукой по волосам.

– А… еще кто-нибудь из вас остался? Я видела, как ты горела на мосту, но… – Она посмотрела на нашу крошечную мошку и прошептала: – Это все, что осталось?

Шшух-шшух.

– Это хорошо, хорошо. Остальные с Габи?

Шшух-шшух.

Ее голос прозвучал совсем тихо, и в нем слышался страх.

– Ты… ты не знаешь, жив ли он?

Шшух-шшух.

– Черт. – Прикусив губу, Грааль опустила голову. – Черт.

Затем Диор долго сидела в темноте в полном молчании. Сжав кулаки. Крепко зажмурив глаза. Мы не знали, о чем она думает, но вполне могли себе представить.

– Хорошо, – наконец прошептала она. – Тогда все остальные… они… вы близко?

Шшух.

– Можете вытащить меня отсюда к едреням?

В темной тишине медленно потянулись мгновения, можно было сделать пять глубоких вдохов, но Диор не сделала ни одного.

Шшух.

Шшух-шшух.

– Да и нет? – Она покачала головой, и глаза у нее сделались безумными. – Что, черт возьми, это значит?

Мы захлопали своими крошечными крылышками, а Диор зашипела от явного разочарования. Мы не могли ни чувствовать ее разум, ни говорить с ее мыслями, мы были так же беспомощны, как и любой другой Восс, неспособный проникнуть к ней в голову. Но пока она смотрела, мы ползали по ее коже, вдоль и поперек,

вверх и вниз по обнаженной руке, намеренно и старательно. Девушке потребовалось некоторое время, чтобы понять нашу затею, но, как мы уже говорили, эта беспризорница была далеко не дурой. И, наконец, до нее дошло: узор, который мы выводили на ее коже, не что иное, как буквы. Грубый метод, мучительно медленный – но нам и требовалось наползать одно-два слова. И мы это сделали, черепашьими темпами начертав ответ нашими маленькими красными лапками.

– Ранена, – наконец прошептала она. – Ты все еще ранена.

Шшух.

– Шило мне в рыло…

Шшух-шшух.

Она опустилась еще ниже, и в ее голосе послышалось разочарование, смешанное со страхом.

– Эти долбаные твари совсем съехали с катушек, Селин. Они обращаются с людьми как… как с животными. Как со скотом. И они поят меня кровью. Они хотят знать, кто я такая, на что способна. Если они поработят меня, я сама им все выболтаю, не желая того. Про Эсану. Про Матерь Марин. Про тебя. Я должна выбраться отсюда.

Мы описали крошечный круг у нее на руке, трепеща крыльями.

Она вздохнула, и пепельные волосы упали ей на глаза, когда она опустила голову.

– Но ты помочь мне не можешь…

Шшух-шшух-шшух-шшух-шшух-шшух.

Тело Диор напряглось, когда на лестнице послышались шаги, резкие, знакомые голоса эхом отражались от сырых стен. Мы поползли вверх по ее плечу и шее, устраиваясь поудобнее, чтобы наблюдать из-под копны волос. Она натянула грязную рубашку, жилет и встала на цыпочки, чтобы выглянуть в зарешеченное оконце как раз в тот момент, когда с другой стороны замаячила пара суровых изумрудных глаз.

– Ну и как тебе твое новое жилье, мышь? – спросила Киара.

Девочка отшатнулась, но ничего не ответила, только пульс стучал под нашими крошечными лапками.

– Не боись, леди Лилид скоро подарит тебе что-нибудь получше, – сказала Мать-Волчица. – Мягкие простыни. Красивые платья. Маленькую подушечку для твоих нежных коленок. Ты должна гордиться, что она выбрала тебя прислуживать ей.

– Я не собираюсь никому прислуживать, – прошипела девушка.

– Через пару ночей запоешь по-другому. – Киара встретилась с ней взглядом, и ее губы скривились в жестокой улыбке. – Но будь осторожна, девочка, когда эта дьяволица возьмет тебя под крыло. Там теплее, чем ты думаешь.

– Да пошла ты… – усмехнулась Диор.

Шшух-шшух-шшух-шшух-шшух-шшух.

– Куда нам его положить, госпожа? – спросил грубый голос.

– Вон туда, – сказала Киара, кивая на камеру напротив. – Пусть пострадает от ее запаха.

Диор наблюдала через оконце, как Хоакин и Собачья Ляжка тащат все еще изломанного Аарона вниз по лестнице. На нем были только кожаные штаны, но его отмыли и причесали, а запястья и лодыжки заковали в такие тонкие цепи, что мы думали, он непременно разорвет их, когда проснется, пока не увидели, как они блестят серебром. Сорайя ждала неподалеку, ее косы ниспадали на спину, а кожа приобрела мертвенно-серый оттенок. Лицо Хоакина напоминало маску, и хотя Диор пыталась встретиться ним взглядом, он не отрывал глаза от пола.