Империя проклятых

Кристофф Джей

– А ты теперь по воле Божьей при дворе, – ответила служанка, схватив ее за другую ногу. – При дворе Крови. И если не будешь вести себя подобающим образом…

Двери с грохотом распахнулись, Диор вздрогнула, вода выплеснулась через край ванны. На пороге бани мы увидели темного ангела, вырезанного рукой дьявола, и наши хрупкие крылышки затрепетали от голода при одном его виде.

– Граф Никита, – прошептала Тля, опускаясь на колени.

Приор крови Дивок замер у входа, оглядывая баню пустотами, заменявшими ему глаза. Он был

совершенно обнажен, если не считать ожерелья, украшенного клыками, и сверкающего золотого флакона. Каждый мускул его тела был словно высечен из алебастра, длинные волосы черным водопадом ниспадали на рельефные плечи и грудь. Он стоял так неподвижно и безмолвно, что мог бы сойти за статую на ужасном мосту Дженоа, если бы не был покрыт – руки, грудь, лицо, интимные места – свежей кровью.

– Благословения ночи вам, милые, – улыбнулся он, и его голос был глубоким, как могила.

Диор отвела взгляд, стараясь смотреть, куда угодно, только не на мрачного окровавленного принца. Пока мы наблюдали за ней сверху, она скрестила руки на груди, чтобы снова скрыть свою наготу, и опустилась в ванну как можно глубже. Сердце у нее стучало так громко, что даже мы его слышали, и этот ужасный ритм только удвоился, когда граф Дивок прошел по доскам перед распростертой служанкой и, не церемонясь, забрался в ванну напротив Диор.

Ванна была роскошной и большой, в ней могли разместиться четверо. Но Грааль вздрогнула, когда Никита отклонился назад, окрасив воду в липкий красный цвет, и пальцы его ног слегка коснулись ее бедра. Вампир ничего не сказал, просто уставился на нее, и в воздухе сгустились мрак и свинцовая тишина, пока Диор, наконец, не подняла на него испуганные глаза.

– Не обращай на меня внимания, – улыбнулся он, лениво махнув рукой. – Занимайся своими делами.

Диор уже почти выбралась из ванны, когда его голос заставил ее замереть на месте:

– Подожди, милая.

Если не считать бешеного биения сердца, девушка застыла на месте. Она медленно повернулась к тому, кого называли Черносердом, погруженному в воду по грудь. Его лицо все еще было забрызгано кровью, яркой и блестящей. Мы немного поразмыслили, кому она могла принадлежать.

– Твои волосы. – Он указал на них длинными и острыми ногтями. – Их еще не помыли.

– Простите меня, лэрд, – начала Тля, поднимаясь с ковшиком в руке. – Я как раз собиралась…

– Нет-нет. – Черный взгляд чудовища окинул Диор с головы до ног. – Можно мне?

Диор стиснула зубы, чтобы они не стучали.

– Вы очень великодушны, лэрд, но…

Смех заглушил ее протест, заставив замолчать и задрожать. Сверху мы наблюдали, как Никита трясется от удовольствия: голова запрокинута, в деснах поблескивают клыки-лезвия. Его красота была неземной и опьяняюще опасной. Юноша в расцвете сил, бледный, дерзкий, рожденный в тени, навеки сохранивший в себе момент мрачного совершенства.

– Когда Никита спрашивает, – сказал он, и улыбка погасла на его губах, – он редко просит.

Диор ничего не ответила, обнаженная и уязвимая, снова опустив взгляд.

Мы увидели, как на

ее лице отразился ужас, когда она поняла, что он не отражался в воде, в которой они оба находились.

– Повернись, – прошептал Никита, покрутив пальцем в воздухе.

Диор взглянула снизу вверх на нас – на кровавую мошку, беспомощную, но способную наблюдать и кипеть от злости. Она посмотрела на Тлю, почти такую же испуганную, как и она. Но служанка встретилась с ней взглядом и кивнула, почти незаметно, поджав губы. И вот Диор повернулась спиной к чудовищу в ванне, все еще крепко обнимая себя, и снова погрузилась в пар. Никита пошевелился, приподнимаясь, и мышцы его твердого, как камень, живота теперь прижимались к ее позвоночнику. Она вздрогнула, когда он подцепил острым ногтем ее подбородок, запрокидывая ее голову назад. И, подняв ковш, осторожно смыл пену с ее пепельных волос.

– Моя сестра сказала, ты девственница, – пробормотал он. – И к тому же очаровательный бутончик. – Его взгляд блуждал по ее телу, останавливаясь на одежде, которую она сняла. – Зачем же скрывать такие прекрасные бедра под грубой тканью и сковывать такие щедроты туго затянутыми тряпками?

Диор молчала, вздрагивая, когда он поливал ее водой, а его когти нежно пробегали по ее волосам. Мы знали, что за прикосновениями Никиты скрывается страшная сила, но только его улыбка выдавала порочность его души, а руки были нежными, как у любовника.

– Моя милая сестра хотела бы заявить на тебя свои права. И я дал благословение. Никита – Приор, но Лилид – старшая, и, чтобы сохранить мир при дворе, он должен ублажать Бессердку и ее детей. И все же твой запах…

Теперь он опустил голову, по-волчьи, глубоко вдыхая и медленно выдыхая.

– Мой Палач называет твою кровь ядом. И все же твой аромат обещает блаженство. Можно ли найти огонь хотя бы в одной твоей капле? Интересно, бледный яд… стоит ли мне рискнуть и попробовать?

Его губы коснулись ее шеи, когда он прошептал ей что-то на ухо, и Диор задрожала, как пламя свечи, от его прикосновения. Кончики его пальцев медленно прошлись по ее плечам, опускаясь все ниже, твердые, точно алмазы, ногти скользнули по ее покрытой мурашками коже. Исходившее от него притяжение, бездонное и черное, нарастало у нее за спиной, затягивая ее. Кончики его пальцев спустились по рукам, которыми она обхватила свою грудь, и горло едва заметно кольнули его клыки, когда его руки сомкнулись у нее на запястьях, медленно отводя их в сторону и полностью обнажая ее.

Для нее это было, без сомнения, ужасно, и нас переполняли ярость и жалость, когда мы наблюдали за разворачивающейся сценой. Во всем этом была некая горькая ирония – скрывать, кем она была все эти годы, и попасться в ту же секунду, как только она дала об этом знать, – Боже, как мы проклинали тогда свою беспомощность. Я посмотрела ей в глаза, моля Всевышнего, чтобы она выдержала, стала такой же Горой, какой научилась быть я. Но это скорее напоминало молитву о том, чтобы солнце взошло.