Империя статуй
Шрифт:
— Слышу, — хрипло ответила я, едва шевеля губами. — Я уже умерла?
— Пока нет.
От слишком яркого света глаза начали болеть, и я закрыла веки. Не упокоенные души, являющиеся взору, не могли не оставить следа даже в самой скептической и черствой натуре. Открывая тайны и помогая, они низвергали разум в бездну ужаса, одним своим видом напоминая о смерти.
— Сюда скоро придут, — произнесла незнакомка равнодушно, — нужно идти.
— Я не могу…
— Действительно…Энергии в тебе совсем не осталось. Повезло, что у преследователей нет меча. Тебя не смогут убить сразу.
— Не
— Им наверняка придется сделать кое-что очень неприятное, чтобы ты не смогла использовать силы и сбежать. Сестрице Говрелии выкололи глаза и отрубили ноги, когда алмазного артефакта не оказалось рядом.
Беззаботно звучащие слова наполняли тело отчаянием, избыток которого выходил с беспомощными рыданиями. Я не хотела умирать, не хотела испытывать боль, не желала сдаваться так просто, но даже пальцем пошевелить не могла. Речи девушки отравляли воображение, но как бы сильно не было жаль себя, я умирала изнутри, представляя, что наги сделают с моим сыном. Будь на то моя воля, я пожелала бы страдать за двоих, лишь бы Айварс не испытывал боли…
— Как и у первой Горгоны у меня осталось немного сил, потратив которые я навсегда исчезну из этого мира. Их хватит на то, чтобы унести кого-то одного отсюда. Только одного…Так кто же…
— Айварс, — произнесла я, не задумываясь. — Умоляю…
— Если ты умрешь, ему придется выполнить задание за тебя.
— Пусть так…Лишь бы жил…
— Эгоистично, — усмехнулась девушка, — не ты ли говорила, что такая жизнь ужасна?
— Прошу…
— Хорошо. Я исполню твою просьбу. Но кому мне следует передать твоего сына?
Посмотрев в ночное небо, я вдруг поняла, что все дорогие мне создания уже могут быть мертвы…Мне некому доверять. Некому доверить самое ценное в этом мире сокровище, у которого была только его мама…Только мама?..
— Скажи…Какого цвета у него глаза?
— Что? К чему ты…Ну…Голубые. Та принцесска хорошо постаралась.
— Если…Если он будет рядом с отцом…Если будет брать от него силы, сможет ли сохранить этот цвет?
— Хо-о-о, — с улыбкой протянул призрак, — думаю, да. Это родственная энергия, и он сможет брать её, не вредя себе. Но уверена ли ты, что готова отдать сына его отцу-человеку?
— Мне больше некому…
— Да будет так.
Вытащив Айварса из платков, девушка взяла мальчика на руки, давая ему возможность взглянуть в мою сторону. Попытавшись приподняться хотя бы на локтях, я обессилено рухнула на землю, корчась от боли. Златовласый мальчик, оказавшись в чужих руках, перестал плакать, но принялся вертеться из стороны в сторону, пытаясь вернуться к родному теплу. Поняв, что сделать этого ему не дадут, он потянул ко мне свои руки, то сжимая, то раскрывая кулачки. Видя его испуганный растерянный взгляд, я крепко зажмурилась от того, как сильно сжалось в груди сердце.
— Ма… — тихо произнес он впервые своим тоненьким голосом, — ма, — повторил вновь, протягивая ручки. — Ма! — крикнул громко и пронзительно заплакал, не в силах дотянуться.
Долгожданное «мама»…Такое родное, теплое и бесценное, что все сожаления о не случившихся событиях, покинули разум вместе с мыслями. Чуть кивнув
После стало очень темно.
После стало очень больно.
Глава 25
Оставь надежды свет, Нэрет,
Твоей невесты больше нет.
Не будь наивен так и глуп
Она уже ходячий труп…
Уважаемые читатели, в этой главе содержится сцена, что может показаться Вам тяжелой и неприятной. Если Вам трудно читать описание крови и ранений, пролистайте ниже.
Больно….
Больно.
Невыносимо.
Глазницы пусты и заполняются чем-то вязким каждый раз, как я трясу головой. Ничего не видно, и я не могу моргнуть не потому, что повязка закрывает вид, — я не чувствую век, как не ощущаю ряд ресниц, чуть щекочущих кожу.
Я не могу пошевелить стопами и не решаюсь подвигать обрубками ног, поскольку трение о землю вновь приведет к кровотечению, а болезненный жар вцепится клыками в израненную плоть, прогрызая и без того глубокие раны. Кто-то изредка меняет мне повязки. Но кровь, засыхая на чувствительной коже, с трудом отходит вместе с бинтами, и мне кажется, что с меня снимают не бинты, а целые лоскуты, пускающие по земле новые алые ручейки.
Не могу пошевелить я и пальцами. Испуганная стража, полная ненависти, связала мне руки так сильно, что к кистям не приходила кровь. Спустя несколько дней обрубили и их, поскольку пальцы начали чернеть. Порой мне кажется, что я случайно цепляю ногтем землю, но все это фантомные иллюзии, жестоко измывающиеся над мозгом и скручивающие нутро.
У меня нет сил говорить, но в рот мне тоже кладут тряпку, которую достают лишь тогда, когда ходячему трупу позволено пить. Неловкие оруженосцы постоянно задевают открытые раны и то и дело достают из ножен мечи, словно бы я ещё в силах что-то предпринять. Но я больше не могу…Ни терпеть. Ни ждать. Изувеченный раненый разум все чаще погружается в сон, но более не дарует сладкие видения — вместо них лишь мрак с редкими красными вспышками, что импульсами пронизывают темень, знаменуя своим появлением лишь одно — сегодня вновь что-то отрубили.
Боль настолько ужасная, что первые дни я непрерывно кричала до хрипоты. Спасительная регенерация, отращивая новые конечности, вонзала кости в кровоточащую плоть, и вскоре я перегорела. Что-то щелкнуло в голове, а после разбилось, как стекло, прервав ряд мук и забрав с собой другие чувства. Я больше не считала дни, больше не перечисляла имена тех, кто был готов пожертвовать собой ради меня. Больше не думала о будущем. Больше не боялась. В целом, я вообще ничего не чувствовала…Это была безупречная пустота.