Инженер Петра Великого 2
Шрифт:
— Дык рвануло как, батюшка! Аж затрясло все! — затараторил Потап. — Мы с караулом дверь-то высадили, а там — дым коромыслом, гарь, вонь… а вы на полу, без чувств… Еле выволокли вас оттуда… Ох, грехи наши тяжкие, прости Господи…
Значит, точно бабахнуло. Не привиделось. А я живой. Уже хорошо. Хотя состояние — врагу не пожелаешь. Голова на части разваливается, руки-морда огнем пылают, все тело ноет, как будто меня палками били.
Тут дверь настежь и вваливается мрачный Орлов. За ним — человечек какой-то в штатском, с саквояжем — лекарь, видать.
— Очнулся?
— Башка трещит… руки… огнем горят… А так — вроде цел… — пробормотал я, пытаясь сфокусировать взгляд.
Лекарь тут же засуетился. Пощупал пульс, в глаза зыркнул, велел Потапу воды чистой да тряпок тащить. Начал ожоги мазать какой-то дрянью вонючей — травами несет и кислятиной какой-то. Больно — аж зубы сводит, но терплю, куда деваться.
— Ожоги неглубокие, — бубнит лекарь деловито, повязки накладывая. — Кости целы. Сотрясение мозга изрядное, да ушибы. Недельки две отлежаться надобно, в покое полном. Я вам порошков дам… успокоительных…
— Какой к лешему покой?! — я рыпнулся было встать, да голова кругом пошла. — Некогда мне валяться!
— А придется, Петр Алексеич, — строго так говорит Орлов. — Нам ты живой нужен, соображающий, а не калека полумертвый. Пару дней точно пролежишь, под приглядом. А там поглядим.
Повернулся к лекарю:
— Благодарствую, доктор. Делайте, что надобно. Потап, — кивнул денщику, — гляди мне, глаз не спускать! И лекаря слушать во всем!
Лекарь опять колдует надо мной, а Орлов к столу отошел, где уже примостился какой-то писарь из шлаттеровской конторы и знай себе скрипит пером, бумагу марает.
— Чего это он там строчит? — шепчу Орлову, когда лекарь отвернулся.
— Рапорт, — мрачнеет Орлов. — Шлаттер уже подсуетился. О происшествии чрезвычайном. Несчастный случай, мол, при опытах опасных, по вине фельдфебеля Смирнова. Так и запишут, будь уверен.
— Как несчастный случай?! По моей вине?! — аж задохнулся от такой наглости. — Да это ж еще выяснить надо что случилось!
— Тихо, Петр, тихо! — Орлов понизил голос, оглядываясь на писаря. — Понимаю я все. Но сейчас по-другому нельзя. Версия официальная пока такая. Для всех проще. И для Шлаттера этого трусливого, и для нас с тобой. Разбираться опосля будем. Главное — жив остался. Остальное — приложится. Отдыхай давай. Скоро загляну.
Он вышел, а я остался с этим молчаливым лекарем, перепуганным Потапом да с писцом, который все скрипел, оформляя мою «вину».
Мало того, что чуть на тот свет не отправили, так теперь еще и виноватым делают! Несчастный случай… Как же! Уверен — диверсия. Опять. И доказать надо. Только сперва в себя прийти надо хоть немного.
Черт бы побрал этот восемнадцатый век!
Пару дней я и впрямь пластом лежал. Лекарь потчевал меня какой-то сонной дрянью в порошках, а Потап, бедолага, отпаивал травками по бабкиным рецептам. Голова помаленьку отпускала, гул в ушах вроде потише стал, да и ожоги под тряпками уже не так огнем драли. Тело, конечно, ныло все, но я уже мог и присесть, и даже ковылять помаленьку. Орлов заглядывал каждый
Ага, беречься… Несчастный случай? Да щас! Не верю ни на грош! Я ж с этими смесями не первый день ковырялся, сколько раз уже мешал, все до грамма выверено было, технология притерта. А тут пятый запал, точь-в-точь как предыдущие четыре, которые нормально сработали, — возьми да и рвани так, что чуть концы не отдал… Нет, тут точно что-то нечисто. Надо было самому туда сунуться, поглядеть на этот разгром, пока там все следы не затоптали или пока Шлаттер не велел все под метелку убрать, чтоб и духу этого «инцидента» не осталось.
На третий день, как оклемался вроде маленько, я Орлову твердо заявил:
— Ваше благородие, веди меня в тот сарай! Не могу я тут киснуть! Надо самому глянуть, что там да как! А то правды так и не найдем!
Орлов сперва ни в какую — лекарь не велел, да и Брюс приказал беречься пуще глаза. Но я уперся рогом.
— Да пойми ты, Василий Семеныч, это ж важно! Если диверсия — следы ж заметут! А если я сам лопухнулся — так надо понять, где именно, чтоб снова в такое же дерьмо не вляпаться! Мне туда позарез надо!
Поручик вздохнул тяжко, помялся и махнул рукой.
— Ладно, Петр. Пошли. Только гляди, недолго там. Состояние твое еще то… сам знаешь.
Поковыляли мы к этому сарайчику на отшибе. Картина маслом: дверь вынесена взрывом, крыша дырой светит. Внутри — все вверх дном, разгром полный. Стены черные от копоти, верстак в щепки, склянки битые, железки какие-то валяются… И вонища гарью до сих пор стоит, аж в горле першит. Орлов на пороге остался, а я, шатаясь от слабости и дурноты, шагнул внутрь.
Начал носом водить, все внимательно разглядывать. Вот тут я стоял… Пол усыпан мелкими черепками от тигля глиняного, где я эту гремучую смесь, видать, и бодяжил перед последним шагом. Осторожно поднял несколько самых крупных осколков. Пригляделся к одному… Ба! На внутренней стороне какой-то белый порошок прилип, налет такой… там его и близко быть не должно! Что за хрень? Неужто… бертолетка? Или что-то из той же оперы, окислитель мощный, который я в глаза не видел и уж точно не использовал? Я ж ее не сыпал! У меня селитра обычная была, проверенная сто раз! Если кто-то эту дрянь мне в банки подмешал, то взрыв был просто вопросом времени! Вот это уже зацепка серьезная.
Потом нашел огрызки того самого пятого запала, что у меня в руках и бабахнул. Разнесло его в мелкую крошку, конечно. Но один кусок гильзы металлической как-то уцелел, побольше других. Поднял, от копоти оттер пальцем. И вижу — царапина! Свежая, глубокая, будто гвоздем кто продрал! Как раз там, где пороховой замедлитель был запрессован. На кой-черт? Ответ один напрашивался: чтобы пороховую эту лепешку внутри повредить, нарушить ее плотность, создать там пустоту. А это при поджиге — пиши пропало! Резкий скачок скорости горения, переход в детонацию — и бабах! Вся трубка взлетает на воздух!