Инженер Петра Великого 2
Шрифт:
Повисла напряженная тишина. Все вылупились сначала на этот кусок железа, потом на меня. На рожах — изумление и откровенный страх. Оно и понятно: одно дело — списать все на обычное русское авось да разгильдяйство, найти пару козлов отпущения, выпороть для острастки и забыть. И совсем другое — признать, что на стратегическом, мать его, заводе, во время войны, орудуют диверсанты! Тут уже не плетьми пахнет, а дыбой, застенками Преображенского приказа…
— Надпил?.. — пролепетал обер-мастер. — Да откуда?.. Может, трещина просто… дефект литья…
—
Немец Крамерс взял обломок, близоруко сощурился, достал из кармана лупу — видать, прихватил на всякий случай — и стал разглядывать излом. Кряхтел, сопел. Потом поднял голову, посмотрел на меня, потом на Шлаттера.
— Йя… Мастер Смирнофф… прав, пожалуй, — сказал он медленно, с акцентом. — Это есть… как его… след от инструмента. Надпилено. Сделано до излома. Это…
Он развел руками. Теперь уже отмахнуться было нереально. Шлаттер сперва побагровел так, что я думал, удар его хватит, а потом резко побелел. Дошло до старого лиса, что дело принимает совсем хреновый оборот. И что спрос за такое вредительство будет лично с него, как с начальника. Но и начинать всерьез копать, ворошить все это заводское кодло, где воровство, интриги и зависть давно стали нормой, — ой, как ему этого не хотелось! Это ж какой скандал будет. И кто знает, на кого еще ниточки выведут?
Весть о диверсии разнеслась по заводу моментально, как пожар по сухой траве. И какими только слухами не обросла! Пошли толки, дескать, шпионы шведские пролезли, адскую машину подложили и рванули печь. Другие шептались — колдовство это, нечистая сила мстит за мои «механизмы мудреные». Третьи, попроще, бубнили, что сами плавильщики напортачили по пьяни или с недосыпу, а начальство теперь крайнего ищет, чтобы шкуру свою спасти. Короче, все друг на друга косились, как волки в голодную зиму.
Шлаттер совсем с катушек слетел. Метался по конторе, как угорелый, то обер-мастера к себе дернет, то охрану, то меня. Мужик реально струхнул, не знает, за что хвататься. Признать диверсию официально? Это ж значит, подставить собственную шею — как допустил, как прошляпил?! Тут не то что должности лишиться можно, а и чего похуже от Государя или Брюса огрести. А замять дело, свалить все на «несчастный случай»? Тоже стремно — а ну как эти гады снова что-нибудь выкинут? Тогда уж точно голова с плеч, если до Петра Алексеевича дойдет.
Я эту его канитель и страхи видел насквозь. Ждать от него решительных телодвижений — дохлый номер. Будет резину тянуть, пыль в глаза пускать, найдет какого-нибудь бедолагу-стрелочника из мастеровых, да на том и успокоится. А реальных организаторов искать — да он боится этого как огня! Ведь копнешь поглубже — такое может вылезти…
А мне ждать нельзя было. Во-первых, заказ важнейший горит синим пламенем. Во-вторых, я ж не дурак, понимаю — это не просто печку сломали, это опять по мне били, по моим затеям. Не найдешь супостата — жди следующей «случайности»,
Пришлось все обсуждать с Орловым (тот тоже был зол, как черт — понимал, чем это для артиллерии обернется), и решили мы идти к Шлаттеру. Не просить, а прямо-таки требовать, прикрываясь именем Брюса и серьезностью момента.
Так и сделали — завалились к полковнику в кабинет без всякого доклада, даже его секретарь опешил. Шлаттер сидел за столом, туча тучей.
— Господин полковник! — начал Орлов без предисловий, чеканя слова. — До нас дошли результаты осмотра печи. Имеются прямые доказательства вредительства! Преднамеренного! Цель — сорвать государев заказ и вывести из строя сердце литейного производства!
Я молча выложил на стол перед носом Шлаттера тот самый обломок стяжки с надпилом. Так ее никто и не забрал у меня. Боялись — улика, чтоб ее.
Полковник брезгливо отодвинул железку.
— Йя… Йя… Видел я… Пренеприятный инцидент… Возможно, чье-то злоумышление… Или просто… брак давний вскрылся…
— Какой брак, господин полковник?! — тут уж я не выдержал. — Вредительство! И не первый раз уже! Вспомните, как мне улики подбросить пытались! Кто-то ведь планомерно нам палки в колеса ставит! Если сейчас же за это не взяться по-серьезному, завтра поздно будет! Приказ Государя не выполним — и что тогда?!
— Меры… Какие меры? — заюлил Шлаттер, явно пытаясь уйти от ответа. — Я уж распорядился караулы усилить… Рабочих опросить…
— Да мало этого — опросить! — рубанул Орлов. — Дознание надо проводить! Всех перетряхнуть, кто мог быть рядом! Всех подозрительных на заводе проверить, особенно тех, кто у кормушки сидит — на складах, на приёмке! — Ясно было, на кого он намекает — на Лыкова и его шайку-лейку. — И главное — немедля доложить графу Брюсу! Пусть его сиятельство знает, что тут у вас творится!
Как только имя Брюса прозвучало, Шлаттер аж съежился.
— Графу? Сразу? А может, сперва сами тут разберемся? По-тихому… Зачем лишний шум поднимать? Беспокоить Якова Вилимовича по такому… поводу…
— А затем, господин полковник, — я устало вздохнул, — что это не «повод»! Это государственная безопасность! Срыв оборонного заказа во время войны! И граф Брюс имеет полное право знать, что на заводе, который вам доверили, диверсии происходят! А если мы сейчас промолчим, а он узнает от кого другого — нам всем шею намылят!
Аргумент был железный. Шлаттер налился кровью, тяжело задышал. Понимал, ох как он понимал, что мы правы. Но страх перед Брюсом и Царем боролся в нем со страхом перед расследованием, которое могло и его делишки вскрыть.
— Хорошо… — выдавил он из себя, глядя куда-то в стол. — Я… подготовлю рапорт графу… И… прикажу начать внутреннее дознание… Опросить мастеров… Плавильщиков…
— Не опросить! — снова надавил Орлов. — А допросить! И с пристрастием, как положено! И проверить всех, кто к печи доступ имел, пока строили и после! И за складами приглядеть, чтобы мышь не проскочила!