Инженер Петра Великого 2
Шрифт:
Шлаттер только молча кивнул, весь уйдя в себя. Ясно было как божий день: никакого реального расследования он проводить не будет. Боится. Создаст видимость, найдет пару работяг для порки, да и все. Реально докопаться до заказчиков могли только ищейки Брюса из Тайной Канцелярии. Но пока от графа прямого приказа не будет, этот старый лис будет тянуть кота за хвост.
Вышли мы от него злые, как собаки. И железяку забрали, немец даже не пикнул.
— Вот же… — сплюнул Орлов сердцах. — Тени своей боится! Палец о палец не ударит!
— Я так и думал, — вздохнул я. — Значит,
— Напишу, Петр, обязательно напишу! И железку твою приложу, с надпилом этим поганым! Пусть граф сам решает, что с этим балаганом делать. Только боюсь я, пока он людей своих пришлет… тут еще какая-нибудь пакость случиться может. Так что держи ухо востро. Похоже, враг у нас с тобой один, и серьезный он, зубастый.
Да уж, серьезнее некуда. Диверсия на военном заводе — это уже не подковерные интриги. И то, как Шлаттер зассал копать, наводило на мысли. Если уж он боится, значит, ниточки могут вести ой как высоко!
Или вообще за пределы завода? Может, даже за пределы страны?
Чем больше я думал, тем меньше верилось, что это дело рук местных ворюг типа Лыкова. Да, пакостники они знатные, но инстинкт самосохранения у них должен быть. Такое учудить — это ж против самого Царя пойти! Нет, тут что-то другое. Шведы? Их агентура? Англичане, которым сильный русский флот вообще не тарахтел? Французы?
Похоже, пора уже высунуть нос из заводских стен и попытаться разобраться в здешней политике. Не зря же я сюда угодил, надо хоть понимать, с кем воюем и кто может так подло бить в спину. Сидеть дальше в своем «техническом мирке» — явно себе дороже выходит.
Придется, значит, немного и в этом направлении «прогрессорствовать». Как — пока не знаю.
Сейчас же главная проблема — ремонт печи… Это была та еще эпопея. Почти две недели ковырялись, как кроты. Работали без продыху, чуть ли не круглосуточно. Я там дневал и ночевал (в своем домике считай и не появлялся), стоял над душой у каждого — от разборки покореженной кладки до отливки новых стяжек. Эти уж я сделал с тройным запасом прочности, да еще и клеймо свое личное поставил — хрен подменишь или снова подпилишь! Наконец, запустили ее снова, родимую. Заработала! Но время-то тю-тю, улетело. Теперь наверстывать надо было, вкалывать за себя и за того парня.
Параллельно, конечно, я свои гранатные запалы не бросал. Куда ж без них? Идея с терочным запалом все больше обретала плоть. Состав подобрал из того, что под рукой было — селитра, сера, уголек толченый, материал этот — вроде работало, давало стабильную вспышку от трения. Придумал, как саму эту «чиркалку» сделать, и терку к ней. Оставалась самая малость — собрать несколько готовых запальных трубок, с пороховым замедлителем уже, и проверить по-честному: как горят, сколько секунд держат, не барахлят ли.
Ковырялся я обычно поздно вечером, у себя в сарайчике, который мне под мастерскую-лабораторию выделили на заводе. Осторожничал по-страшному: очки защитные напяливал — немец-очкарик мне одни справил, стекла толстенные в коже; фартук кожаный, перчатки — все как положено. И Потап, мой верный оруженосец,
В один из вечером (пока рабочие возились с разбором завалов) я как раз доводил до ума последнюю, пятую, опытную трубку. Замедлитель отмерил — прям как в аптеке. Головку терочную приладил. Осталось только чиркнуть по терке и засечь сколько она гореть будет до вспышки. На конце трубки пока просто щепотка пороха была вместо боевого заряда. Четыре предыдущие сработали как часы, три-четыре секунды замедления давали стабильно. Эта пятая была так, контрольный выстрел, и можно было бы уже Брюсу бумагу готовить, на испытания в поле проситься — с экземпляром для массового выпуска.
Взял трубку в одну руку, терку — в другую. Песочные Часы тут же. Фитиль в лампе поправил, очки на нос натянул покрепче. Сердце билось спокойно, я весь собрался.
— Ну, с Богом, что ли… — буркнул под нос по старой привычке.
Резкое движение — чирк! Головка коснулась шершавой терки…
И тут бабахнуло!
Не было ни шипения, ни ожидания — ничего! Мгновенная вспышка, такая, что глаза чуть не выжгло сквозь толстые стекла. И грохот — мама дорогая! Куда там моим прошлым неудачным опытам! Будто из пушки рядом саданули.
Меня швырнуло назад с такой дури, что я спиной о стену сарая приложился и мешком сполз на пол. В ушах — непроходящий гул, будто колокол над головой раскачали. Перед глазами все плывет, красные пятна пляшут. А в нос шибануло так, что дыхание сперло — вонь едкая.
Попытался встать — куда там! Тело как ватное, не слушается. Руки и морду жгло огнем — видать, опалило здорово. Сквозь звон в башке слышу — крики снаружи! Потап, что ли? Или охрана на грохот примчалась? Кто-то в дверь ломится со страшной силой — похоже, заклинило ее взрывом.
Петя допрыгался, видать…
Последнее, что успел разглядеть, прежде чем сознание стало уплывать, — как пламя уже лижет мой деревянный верстак, жадно так пожирает…
И темнота…
Глава 5
Ох, ну и денек выдался… В себя приходил тяжело, урывками, будто из черной, вязкой топи выныривал. Первое — башка раскалывается, будто кувалдой по ней приложили, не иначе. Потом — жжение, руки, лицо — огнем горят, аж выть хочется. В ушах звон стоит, не переставая, да еще бормотание какое-то глухое.
Веки разлепил с трудом. Перед глазами — муть, все плывет, двоится. Сквозь эту хренову пелену разглядел знакомый потолок, бревенчатый, в каморке моей, где жил после того, как Шлаттер избу ту выделил… И рядом — рожа Потапа, перекошенная от страха.
— Очухался… Батюшка ты наш, Петр Алексеич… Слава Те Хосподи! — завозился он, тряпку какую-то к руке моей обожженной прикладывает. А от нее жжет только сильнее, зараза!
— Убери, — хриплю. Голос — не мой, сиплый, слабый. — Что… что было-то?