Искра божья

Глазырина Елена

— Ну ты отмочил, Тито. Повеселил меня, брат. Да таких доморощенных ораторов, как ты, в мою тюрьму каждый день с полдюжины кидают.

Внезапно смелая мысль пришла в голову к Джулиано, и он поспешно подошёл к решётке.

— Не могли бы вы позвать ко мне священника, уважаемый? — спросил он у тюремщика.

— Священник будет перед казнью, — проворчал Эразм, собирая пустые тарелки.

— Хотелось бы исповедоваться заранее. Мой рассказ может затянуться. Негоже предстать перед творцом с лишним грузом на душе.

— Когда ж ты успел столько

нагрешить, малыш? — спросил тюремщик, хитро прищурив зелёный глаз.

Джулиано виновато развёл руками.

— Ладно, попробую что-нибудь придумать для тебя.

Утром накануне казни Джулиано проснулся рано. Порезы на коже быстро подсыхали, затягиваясь бурыми корочками. Он всё ещё чувствовал слабость в теле, но неукротимая энергия молодой жизни уже бурлила в его крови. Юноша прошёлся несколько раз по камере, исследуя прочность ржавых прутьев и замка на двери.

Воду на этот раз принёс не Эразм, а незнакомый юноше плюгавый тюремщик, одетый в драную жилетку на голое тело и залатанные шаровары.

— А где наш бессменный Цербер^[141]? — поинтересовался зевающий Тито.

— Не твоё собачье дело! — огрызнулся тюремщик, расставляя кружки перед камерами.

Сивобородый хмыкнул, повернулся на другой бок, со смаком почесал широкую грудь и, выловив из седых волос платяную вошь, с хрупаньем раздавил её между грязных отросших ногтей.

Солнечный луч тоскливо полз по влажным камням на стене камеры, черепашьим шагом отмеряя последние часы короткой жизни Джулиано. Всякий раз, когда в коридорах Тулианы хлопала дверь, юноша с надеждой подходил к решётке и, просунув между прутьями грязную голову, выжидал, не мелькнёт ли где край монашеской рясы.

— Напрасно ты так, — сказал сосед, когда дневной свет в тюремном оконце пошёл на убыль. — Не будет Эразм из-за тебя ноги сбивать.

— Но это же долг каждого истианина — исполнить последнюю волю умирающего! — возмутился де Грассо.

— А ты пока не умираешь, — хихикнул сивобородый. — Вот как только начнёшь, так и священника приведут.

Джулиано в отчаянье ткнулся лбом в холодные, изъязвлённые ржавчиной прутья:

— А если наброситься на тюремщика и придушить?

— Давай, попробуй. Я погляжу, — не поднимая головы, отозвался Тито.

От нечего делать Джулиано обшарил свою одежду и за подкладом куртки обнаружил старую монетку счастья из «Сучьего Вымени». Развязная девица нагло раздвигала перед ним бёдра.

Джулиано подкинул кругляш и прижал его рукой к тыльной стороне кисти. Выпала девятка. Де Грассо стал подкидывать монетку снова и снова, и всегда его ожидал один и тот же результат. Юноша разозлился и, досадуя, с силой зашвырнул медяк в узкое окно под потолком камеры.

Тускло блеснув напоследок, монетка канула в небытие.

Наступило утро судного дня. Заспанный Эразм, бренча ключами о деревянное ведро, принёс узникам воды.

— Вы обещали мне священника! — тут

же накинулся на него Джулиано.

— Тихо там, — поморщившись, буркнул тюремщик, — ничего я тебе не обещал, сопляк. Пей свою воду, не задерживай кружку.

Джулиано сжал тяжёлую глиняную посудину в руках так, что побелели костяшки пальцев, прикидывая, как бы половчее ударить грузного мужика в голову. Почуяв недоброе, Эразм ловко, несмотря на свои немалые размеры, отскочил в сторону и с укоризной погрозил толстым пальцем:

— Не стоит шалить, сеньор. Знаю я вашу братию. Чуть зазеваешься, и уже весь затылок в крови. Бросьте вы это, из Тулианы вам всё равно живым не выбраться.

— Лучше смерть от меча, чем в петле! — не согласился Джулиано, с размаха кидая увесистый терракотовый снаряд в тюремщика.

Эразм легко поймал кружку на излёте и покачал тяжёлой головой:

— Напрасно вы так, сеньор. Поверьте мне, уж я-то её в достатке повидал на своём веку: смерть безобразна во всех её проявлениях.

Дверь за спиной тюремщика с лязгом захлопнулась.

Не прошло и четверти часа, как узилище наполнилось топотом солдатских сапог и скрипом отпираемых решёток. Эразм вернулся в компании тюремных стражников — таких же грязных, вонючих и нечёсаных, как узники Тулианы. Пожалуй, если бы по воле рока они вдруг заняли места своих подопечных, никто бы на первых порах даже не обнаружил подмены. За ними, подволакивая калеченную ногу, брёл близорукий писарь в очках и палач в гротескной маске-черепе на месте лица. Палач нёс в руках лохматые обрезки верёвки и несколько пар кандалов.

Писарь встал у окна так, чтобы дневной свет падал ему неровным пятном на жёлтый пергамент.

— Масимо Пацци, — громко объявил писарь высоким писклявым голосом.

Отерев широкие ладони друг о дружку, Эразм открыл одну из камер. В неё зашли зевающие стражники в сопровождении палача. Заплечных дел мастер накинул на руки осуждённого петлю и передал свободный конец стражнику. Надзиратели вывели заключённого в коридор, подталкивая его в спину короткими дубинками, и поставили лицом к стене. Та же процедура повторилась с сивобородым соседом Джулиано. Следом за ним вывели ещё двух узников.

— Джулиано де Грассо, — произнёс писарь.

Юноша вздрогнул и сделал шаг к решётке.

Глава 48. А судьи кто?

Угрюмых молчаливых узников проводили в широкий тюремный двор, окружённый со всех сторон тремя высокими этажами древнего каменного тела Тулианы. Крутая лестница вела на балкон второго яруса, украшенный облезлыми флагами в цветах Истардии. Под ними располагался широкий стол с грязным красным сукном, за которым сидел маленький хмурый человек, что-то деловито писавший гусиным пером в одном из толстых обтрёпанных томов. У подножия лестницы собралось уже с дюжину заключённых. Стражники, вооружённые дубинками, продолжали выгонять на дымчатый растрескавшийся туф всё новых и новых смертников.