Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов

Коллектив авторов

Шпетовский анализ понимания «внутренней формы» у Гумбольдта стал почвой для создания собственной философии культуры:

Поправка Гумбольдта к отвлеченной теории мышления имеет в виду, неизбежного для живого мышления, словесного его носителя и направляет всю теорию на конкретный факт культурного сознания, включающего в себя всякое мышление, будь то прагматическое или научное, как свою составную часть или органический член. [764]

764

Он же. Внутренняя форма слова. С. 140.

В философии языка Шпета слово «в его результате» представляет собой «социально-культурную» вещь, а в «его процессе» – акт социально-культурного сознания. Принципиальная предпосылка данной системы – в том, что язык является образцом всякого культурно-социального образования:

слово, со стороны своих формальных качеств, есть такой член в общем культурном сознании, с которым другие его члены – гомологичны.

Другими словами, это значит, что слово в своей формальной структуре есть онтологический прообраз всякой культурно-социальной «вещи». [765]

765

Там же.

Слово – это единственный универсальный знак, структура которого состоит из форм внешних, форм онтических социального предмета и «форм их взаимоотношения, как форм реализации смыслового содержания», т. е. внутренних форм:

последние, как алгоритмы, т. е. формы методологического осуществления, способны раскрыть соответствующую организацию «смысла» в его конкретном диалектическом процессе. [766]

Искусство имеет структуру, гомологичную словесной, и является «социальным фактом», проявлением особенной сферы культурного сознания – «сознания художественного». А в 1926 г. Шпет выразился еще ярче:

766

Там же. С. 141.

Философ, ставя перед собою проблемы искусства, непременно будет смотреть на вещи искусства лишь как на знаки или «проявления» более объемлющего начала культуры вообще. Включив философию искусства в философию культуры, философия проглотит искусствознание с его специфическими «вещами». [767]

Габричевский особенно подробно развивает шпетовскую концепцию со стороны социальной природы самого искусства. Художественное произведение – это «вещь» среди других вещей:

767

Г. Г. Шпет. К вопросу о постановке научной работы в области искусствоведения. С. 7.

Человек как существо социальное не только пользуется вещами… но их понимает и их осмысляет. Они для него не только вещи, но и знаки, которые являются необходимым условием его общения с другими людьми. [768]

В докладе «Философия и теория искусства» 1925 г. в Комиссии по изучению философии искусства Габричевский предлагает концепцию теории искусства как философии художественного образа, изучающей внутренние формы и определяющей стиль. На основе феноменологии строится философское учение о художественном образе:

768

А. Г. Габричевский. Язык вещей. С. 31.

История искусства является реконструкцией временного процесса, в течение которого реализуются внутренние формы искусства. Соответствующей философской дисциплиною, обращенной к истории, является философия стиля как часть философии искусства. Таким образом, теория искусства фундируется философией образа, а история – философией стиля, то и другое конвергирует в художественном произведении. [769]

В прениях по докладу Габричевского были выдвинуты возражения, особенно против данного понимания «стиля», который не может быть истолкован как система внутренних художественных форм, ибо «эта форма принципиально иного экспрессивного характера». Далее находим у Габричевского такое определение стиля: это «процесс включения в культурные концентры от: “произведение – эпоха в творчестве мастера” – вплоть до “мир искусства – культура”». [770]

769

Бюллетени ГАХН. 1926. № 2–3. С. 30

770

А. Г. Габричевский. Философия и теория искусства. С. 46.

Позволим себе привести длинную цитату из «Внутренней формы слова», где Шпет излагает свою философию литературы:

Экспресивный [sic!] [771] знак становится социальною вещью и приобретает свое историческое, действительное и возможное, бытие. Ео ipso он сам по себе теперь, как социальная вещь, может стать предметом фантазии, а также и идеей. Через фантазию он переносится в сферу отрешенности, а через идеацию – в сферу отношений, реализация которых может быть сколь-угодно богатой, но она необходимо преобразует самый материал свой. Эмоциональное содержание конденсируется в смыслы и смысловые контексты, понимаемые, интерпретируемые, мыслимые нами лишь в своей системе знаков. Последние, независимо от их генезиса и отношения к естественному «образу», являются подлинными знаками уже смыслов – хотя и лежащих в формальной сфере самих экспресивных структур, – т. е. подлинными символами экспресивной содержательности. Самое простое или целесообразно упрощенное и схематизированное символическое обозначение дает нам возможность видеть за ним конкретную сложность живой, «естественной» экспресивности действительных эмоций, волнений, человеческих взаимоотношений и т. д. Очевидно, что всякая символизация экспресивного комплекса – жеста, мимики, выражения эмоции – устанавливается и постигается нами не через посредство симпатического понимания, вчувствования и т. п., а теми же средствами

и методами, какими устанавливается всякая логическая и поэтическая символизация.

Таким образом, получаются свои методы, свои алгоритмы, свои «тропы» в образовании экспресивных символов. Стилизуемый стиль сам здесь, даже в своем экспресивном содержании, становится осуществлением идеи. Тут в особенности могут иметь место те фигуральные формы, о которых мы говорили как о внутренних экспресивных формах, по аналогии с внутренними поэтическими формами; их можно в таком же смысле назвать квази-поэтическими, в каком поэтические внутренние формы мы называем квази-логическими. Для всех имеется, однако, одна общая формальная основа, модифицирующаяся как по своей материи, так и по качеству соответствующего творческого акта – мышления, фантазии, эмоционального регулятора. [772]

771

Г. Г. Шпет принципиально не допускал двойных согласных в словах иностранного происхождения (и даже изменил свою польскую фамилию Шпетт). Он писал, например: «экспресия», «граматика», «корелят» и т. п. Правнук Шпета М. К. Поливанов вспоминает: «Его корректуры пестрят выкинутыми двойными согласными, а если они доживали случайно до тиража, он требовал списка опечаток» (М. К. Поливанов. Шпет в Сибири: ссылка и гибель / Под ред. Н. В. Серебренникова. Томск, 1995. С. 11).

772

Г. Шпет. Внутренняя форма слова. С. 213–214.

На основе данного понимания художественного произведения вопрос о литературоведении получит в ГАХН соответствующую аргументацию.

Спор об основах литературоведения: Г. Шпет versus Б. Ярхо [773]

В 1924 г. в ЛС читают доклады: А. Саккетти «Содержание и форма в художественном произведении»; Н. Волков «Проблема формы в художественной работе поэта», «Логический и поэтический формализм», «О суждении» (в дальнейшем частично опубликованы в сборнике «Художественная форма»); М. Кенигсберг «Понятие внутренней формы у Антона Марти и возможности дальнейшей интерпретации»; А. Буслаев «Внутренняя форма у Штейнталя и Потебни»; А. Губер «Предмет поэзии». А Р. Шор представляет книгу Эрдмана о «значении слова».

773

Предлагаем литературу по теме: Б. И. Ярхо. О границах научного литературоведения (Тезисы). Доклад А // Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 684–685; Он же. О границах научного литературоведения (Тезисы). Доклад Б // Там же. С. 685–686; Он же. Границы научного литературоведения // Искусство-1. 1925. № 2. С. 45–60; То же // Там же. 1927. Т. III. Кн. I. С. 16–38; Он же. Простейшие основания формального анализа. С. 7–25; Г. Г. Шпет. О границах научного литературоведения (Тезисы) // СХТ ГАХН. С. 441–442; То же // Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 682–683; Прения по докладу Г. Г. Шпета 24.11. 1924 // РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 14. Ед. хр. 9. Л. 6–7 (см. публикацию в томе II наст. издания); Прения по докладу Г. Г. Шпета 01.12. 1924 // Там же. Л. 11–13; Г. Г. Шпет. О границах научного литературоведения (Конспект доклада) // Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 40–48; Он же. Литература // СХТ ГАХН. С. 253–259; То же // Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 164–172.

В настоящей статье мы уделяем внимание теоретическо-методологическим работам Ярхо и Шпета, созданным в рамках их деятельности в ГАХН. См. также: М. В. Акимова. Гуманитарные науки и биология: Б. И. Ярхо и терминология русского преструктурализма. С. 28–39; Она же. Ярхо и Шпет. С. 91–102; М. Вендитти. К сравнению научных методологий Б. И. Ярхо и Г. Г. Шпета. Philologica. 9. 2012. № 21–23. С. 357–367.

В этом чрезвычайно насыщенном по содержанию году особняком стоит спор о литературоведении, точнее, о его границах. Вопрос был рассмотрен на пленарном заседании ФО, ЛС и Подсекции теоретической поэтики; главными оппонентами в возникшей горячей дискуссии были Ярхо и Шпет. В это время Ярхо руководит Кабинетом теоретической поэтики и Комиссией художественного перевода, а также Подсекцией всеобщей литературы. [774] Оппоненты, исходя из понятия «форма», обосновывают собственную теорию литературы, осмысление которой идет у них в различных направлениях. Оживленность прений вокруг докладов Шпета и Ярхо показывает особую важность предмета обсуждения, ибо речь идет о возможных связях между философией и литературой.

774

Б. И. Ярхо. Методология точного литературоведения. С. XI.

С целью представить самые главные вопросы, обсуждавшиеся в рамках дискуссии, изложим содержание тезисов доклада Ярхо, а также ответного доклада Шпета, включая и ненапечатанные материалы.

Несколько лет назад был опубликован экземпляр тезисов доклада (А и Б) Ярхо о границах литературоведения, с примечаниями и пометами Шпета. [775] В «Тезисах», датированных 24 октября 1924 г., Ярхо ставит первый вопрос:

1. Литературоведение есть наука, изучающая словесные произведения с точки зрения их ФОРМЫ (понимаемой как совокупность элементов, способных возбуждать эстетическое чувство в положительную или отрицательную сторону). [776]

775

Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 684–686.

776

Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 684.