Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов

Коллектив авторов

Курсивом составителем указаны слова, подчеркнутые Шпетом дважды. Ярхо определяет свой метод как «формальный анализ», опираясь на дефиницию «формы» в качестве методологической предпосылки, чтобы «облегчить практическую работу над памятниками». Докладчик излагает собственную органическую концепцию; на вопрос, какие формы имеются в литературном произведении и откуда они произошли, отвечают две дисциплины литературоведения: теория и история словесности, «соответствующие систематике и биологии». Литературное произведение, продолжает Ярхо, представляет собой явление внешнего мира. Оно, следовательно, должно быть проанализировано дисциплинами, изучающими внешний мир, так же как и естественные науки. «Литературное целое может быть определено только по своим отдельным признакам». Анализ и индукция, таким образом, «основные приемы научного изложения». В «Докладе Б» Ярхо рассматривает литературное произведение в его имманентной структуре: «художественная функция “идеи”» состоит в логическом

связывании «иконических и стилистических форм»; не «душевные переживания» автора, а «эмоциональная окраска» образов интересует литературоведение; «реальные источники» литературных образов входят в задачи литературоведения в зависимости от того, сходны они с реальными источниками или нет. Характерная «необычность» стилистических фигур и метрических форм может быть установлена «порой даже математически точно»; а звуковую сторону литературного произведения и его метрику нельзя сопоставить с музыкой, и в качестве художественной формы они должны быть проанализированы в рамках «постоянного звукового состава языка».

Месяц спустя, 24 ноября 1924 г., Шпет читает свой доклад с тем же названием, и конспект начинается эмфатическим высказыванием: «Повод: Ярхо – хочу защитить право философов говорить на эту тему!» [777] Результатом размышлений Шпета на данную тему стала статья «Литература» для «Словаря художественных терминов». [778] В доказательство особенно полемичного тона дискуссии Ярхо утверждает: если выступление Шпета было стимулировано его, Ярхо, позицией в предшествующем чтении, то это ему только лестно.

777

Там же. С. 40.

778

СХТ ГАХН. С. 253–259.

При рассмотрении доклада Шпета и прений по нему вырисовывается широчайший диапазон обсуждения. Первый спорный пункт касается сотрудничества философов и литературоведов. Выступающие в дискуссии ссылаются на четко проводимое Шпетом разделение на «мы», философы, и «они», литературоведы. Сакулин первым утверждает

необходимость сотрудничества литературоведа и философа; «мы» и «они», по терминологии докладчика, могут работать совместно. Философских обобщений бояться не следует: иногда нужно сверху посмотреть вниз и расставить вехи. Но философ не должен стеснять историка литературы. Если под литературоведением понимать философию языка, сводить все к формам слова, то это слишком узко лингвистически для литературы. [779]

779

РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 14. Ед. хр. 9. Л. 6.

После него Ярхо высказывает свое мнение о сотрудничестве:

Сотрудничество литературоведов и философов может быть полезным для первых, если иметь в виду 1) требование от литературоведов большей логики и 2) если подчеркнуть для теоретика литературоведения необходимость эстетики как философской дисциплины. [780]

На следующем заседании 1 декабря 1924 г. к теме возвращается Б. Г. Столпнер и упрекает обоих диспутантов:

Основное в докладе – противопоставление методов философа и литературоведа, которое нельзя признать правильным. Это скорее спор между двумя направлениями философии. Ни «мы», ни «они» не определили своих направлений. Литературоведы складывали целое из элементов, забывая о целом, но так же поступали и философы. [781]

780

Там же. Л. 6 об.

781

Там же. Л. 12 об.

В конспекте доклада Шпет объясняет необходимость сотрудничества двух дисциплин, но с определенной оговоркой:

Литература для философии – экземплификационный материал. Философия для литературы – принцип и освещение пути…И если даже не связь, то атмосфера в самой литературе: «Бэкон, Гоббс и Локк были отцами многочисленных поэтов, которые никогда не читали их сочинений, но дышали той атмосферою, в которой носились их идеи». [782]

Следующий вопрос в обсуждении относится к определению «научности» в рамках литературоведческой методологии и, следовательно, к самой природе словесного искусства. Стремление к точности сближает Шпета и Ярхо, но они понимают ее по-разному: для первого точность подразумевает феноменологический подход, для второго – естественнонаучный. Высказывания Шпета прямо зеркальны по отношению к тезисам Ярхо:

782

Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 48.

1. Предмет литературоведения не относится к предмету естествознания; естественнонаучные аналогии в определении задач литературоведения методологически незакономерны.

2. Данность предмета литературоведения – сигнификативная, а не перцептивная. [783]

Литература

как словесное искусство «дана через знак», является принципиально словесным выражением, ее природа семиотическая. Формальная языковая аргументация Шпета опирается на понятие внутренней формы, посредством которой осуществляется процесс сигнификации, первичное свойство знака как такового. Естественнонаучный подход Ярхо принимает именно естествознание в качестве главного методологического образца и переносит анализ на другой уровень; ученый полностью отвергает «никому не нужный термин “внутренней формы”». [784]

783

СХТ ГАХН. С. 441.

784

Б. И. Ярхо. Методология точного литературоведения. С. 43.

В своем докладе Шпет устанавливает, что «литературоведение входит в состав энциклопедии филологии и пользуется эвристическими методами критики и интерпретации». [785] Утверждение вызывает возражения Горнунга:

Докладчик выдвинул особую науку литературоведения… Значение ее – эвристическое; литературоведение не имеет своего конкретного предмета. Определение науки должно исходить из методологически замкнутого круга, характеризующего предмет; такого круга нет в литературоведении. Из общей энциклопедии филологии путем отбора отдельных дисциплин в литературоведение можно войти через «дух народа», «национальный дух». Другой путь – через стилистику, через особые онтические формы, получаемые путем филологической работы, они характеризуют временные, а не географические единства народов. [786]

785

СХТ ГАХН. С. 441.

786

РГАЛИ. Ф. 941. Оп. 14. Ед. хр. 9. Л. 11.

Если следить за этим спором внимательно, то возникает впечатление принципиальной разности подходов участников. Шпет справедливо отмечает, что вообще «ни одно определение не должно мыслиться геометрически», оно здесь указывает «только направление». Он так отвечает на возражение Горнунга:

Всякая история нуждается в параллельной теоретической дисциплине, это и дает специальные задачи литературоведению…Филология понималась докладчиком как энциклопедия наук, изучающих филологию в целом. Философия культуры радикально разнится от филологии. [787]

787

Там же. Л. 11 об.

В опубликованном конспекте мы находим более подробное изложение данного пункта. Шпет утверждает, что словесная природа литературы не является только ее преимуществом, иначе она была бы «энциклопедией» или «эмпирической основой» всех наук. Слово как предмет литературоведения имеет определенные ограничения: а) «формальное и феноменологическое» изучение памятников, «вещественных знаков» – объект филологии; слово представляет проблемы лингвистического порядка; здесь слово не выступает ни как знак, ни как название вещи, а как форма: «филология и содержание, смысл (семасиология)»; б) проблема смысла: для его изучения нужно проследить «этимологию слова», то, что Марти (но здесь Шпет не упоминает его прямо) называет «этимон»; [788] семантический анализ раскрывает, с одной стороны, образы и, с другой, «запечатления в определенных устойчивых формах» двух областей языка – «терминированной» и «тропированной, образной»; в) образное слово имеет целью не только сообщение, но также воздействие, выражение и оказание впечатления; слово играет прагматическую роль, но

788

Марти интерпретирует «этимон» как вспомогательное представление, сопровождающее значение знака, и указывает на него как на «внутреннюю языковую форму»; в своих поздних работах Марти отказывается от данного термина, чтобы избежать смешивания с генетическими объяснениями (см.: М. Вендитти. Внутренняя форма слова у Г. Шпета и у А. Марти. С. 266–273).

при особой интенции на самое действенность, в связи с особыми формами образности, создающей экспрессивность, т. е. на само слово как такое, т. е. как «знак», «выражение», имеющее в себе же самом довлеющий смысл и значение. [789]

Формы, являющиеся законами данной роли слова, составляют предмет литературоведения, – это формы искусственные. Их особенность такова:

за силою формы скрыто лицо говорящего, форма говорит за себя сама, – сама экспрессия, – экспрессия слова как такого! [790]

789

Г. Г. Шпет. Искусство как вид знания. С. 43.

790

Там же. С. 43–44.