Истина

Чихнов Владимир

Полет явно затянулся. Мужчина в красном вышел на балкон… Второй, третий этаж – еще секунда, меньше… Асфальт был близок. Кирилл Петрович уже видел себя распростертым на земле с переломанным позвоночником. Зрелище не из приятных. Кто-то громко кричал. Поздно. Кирилл Петрович напрягся, сейчас, сейчас… Что это? Стало трудно дышать, руки стали толстыми, кожа натянулась, вот-вот лопнет. Кирилл Петрович надулся, точно шар.

Суицид

– Я ничтожество! Дрянь несусветная. Я ничего не значу в этом мире. Понял? Тля! Дурак! Бол-ван! А может, меня нет? Я пустое место. А есть ли я вообще? В чем конкретно проявляется мое «я»? В том, что я как все. Я не хуже, не лучше других. Я не хотел быть другими. Я хотел быть самим собой! Но я, как все, хотел иметь дорогую машину, отдыхать на островах.

Все это ерунда какая-то. Набор фраз, не более! – я не боялся, что меня могут услышать; я был в лесу, но и в лесу есть грибники, а то просто любители природы. Но мне было все равно: услышат меня, не услышат. Я шел быстро, торопился. Я знал, куда шел: у меня была цель. Одного я только не знал – как долго мне идти. Может, через пятнадцать минут, может, через полчаса я буду на месте; а может, мне идти еще и идти – не один час. По обеим сторонам высоковольтной трассы тянулся преимущественно лиственный лес: береза, липа, осина. Идти было хорошо, тропа широкая. Я был один из сотен миллиардов себе подобных. Может… не может, а точно кто-то, как и я сейчас, в панике бежал; как и мне, моему двойнику, такой обязательно был, было плохо. От себя не убежишь, но я бежал. Собирался дождь. Мне было наплевать. Даже, может, дождь – оно лучше.

– Дождь. Вода. Много воды. Идиот! Дурак! – ругался я. – Допрыгался. Чего допрыгался? У тебя сдали нервы. Нервы – у всех они нервы. Что ты на всех смотришь, пальцем показываешь? На себя лучше посмотри. Кто ты такой, чтобы мне указывать, ты –мое подобие. Ты сорвался, идиот. Может быть. Что ты этим хочешь доказать? Что ты не как все? Остановись, пока не поздно.

Я нащупал в кармане брюк бельевую веревку, мне показалось, что я ее оставил дома, и с облегчением вздохнул. Если бы я ее оставил дома – ничего бы не было, я бы вернулся в семью.

Я, наверное, прошел уже километра четыре, если не больше. Начался подъем, я замедлил шаг: торопиться мне было некуда.

– Тебе хорошо? – опять заговорил я сам с собою. – Неплохо. Это твое состояние – временно. Все проходит. Я знаю. Надо идти.

Но как долго еще идти? Может, вернуться домой? Не было ничего проще, только простота эта кажущаяся, я знал. Вернуться домой, говоришь. Вернуться, конечно, можно. Почему не вернуться. Дома ужин, телевизор, жена… Хитришь, не договариваешь. Не хочешь говорить? Человек ты немногословный. Только молчание – не всегда золото. А что тогда золото? Золото оно есть золото. Блестит.

Сплошная серая масса туч местами рвалась, проглядывала просинь. Небо очищалось.

– Тучки-летучки… Ничего, ничего… Бог терпел и нам велел. Топай-топай. Лопай-лопай. – Я посмотрел на часы. – Дома – ужин. Опоздал. Значит, будет разгрузочный день. Полезно для здоровья.

Какое здоровье? Я нес ахинею, говорил какими-то символами, но замолчать, остановиться я не мог… Эта ходьба, разговор с самим собою – все было связано, было одно целое.

– Топай. Лопай, – я ничего не понимал и не хотел понимать. Все было до лампочки. И как долго мне еще идти, я не знал. И эта неизвестность была мне неприятна, пугала меня.

Все произошло само собой: я машинально сошел с тропы, так получилось, и зашел в лес. Лес как лес, смешанный. Ничего особенного. Мне показалось, что кто-то рядом есть и этот кто-то сейчас меня окликнет или треснет ветка под его ногами. Этого еще не хватало. Я углубился в лес, вышел в осинник. Место было грибное, нехоженое, но мне было не до грибов. Я залез на дерево, примерно на высоту четырех метров, достал из кармана веревку, два раза обмотал ее вокруг ствола, на свободном конце сделал петлю. Я чувствовал, конец близок, и ничего изменить было нельзя: все решено. Все это происходило со мной и не со мной. Я себя не узнавал. К глазам подступили слезы: обидно было, что так все вышло

Что-то я еще хотел сказать в свое оправдание, но никак не мог вспомнить, это было со мной, когда я волновался. Времени для раздумий у меня не было. Меня потянуло в туалет, в животе неприятно заурчало. Я просунул голову в петлю и шагнул в небытие. «Может, я и не жил совсем? Мне завтра на работу», – пронеслось еще у меня в голове.

Вторая городская средняя школа. Шестой класс. Я был в журнале по списку 25-м, сидел у окна за третьей партой. Больше месяца я сидел один, потом ко мне подсадили Мишку Соболева. Он был невысокого роста, этакий крепыш. Я же был выше среднего роста, худой. Брюнет. У меня были серые глаза, тонкие губы, высокий лоб и чуть приплюснутый боксерский нос. Все мы были в классе разными и одевались по-разному. На мне был коричневый костюм в мелкую клетку. «Если бы мы все были на одно лицо, одного

характера… – думал я. – Нет, это абсурд. В противном случае жизнь бы остановилась. Разность характеров, мышления. образа жизни – это движение, а движение – это жизнь». Учился я ни плохо, ни хорошо. При желании, как мне казалось, я мог бы учиться лучше, даже, может, стать отличником. Но учиться лучше я не хотел – лень, наверное. Скатиться же до положения двоечника мне не позволяло чувство собственного достоинства. Тройка была моя основная оценка. Было, конечно, четыре и пять. Седьмой, восьмой, девятый класс – за эти три года я, кажется, совсем не изменился; какой был, такой и остался, даже не подрос. Я словно дал себе слово оставаться какой есть. Я не хотел быть другим. В седьмом классе я влюбился. Моя любовь, Анна, сидела впереди меня за второй партой от доски и, кажется, совсем ни о чем не догадывалась. Анна была невысокого роста, полная, жизнерадостная. Я писал ей письма, но передать ей их не смел; все они были у меня в книге. Но однажды, набравшись смелости, я предложил ей встретиться. Анна отказала мне. Я сильно переживал. Я много слышал, читал о неразделенной любви, но о том, что это может быть со мной, я не думал. Скоро я опять влюбился… Первый поцелуй. Я мечтал о большой, красивой любви. Все у меня еще было впереди. Я был полон сил. Мне казалось, что стоит мне чего-нибудь захотеть – и все будет, все двери в этом мире для меня открыты. После школы я поехал в Москву на вступительные экзамены в институт международных отношений. Конечно же, с моими знаниями экзамены я провалил. Я был недоволен, да и от чего быть довольным: мои планы рушились. Жизнь продолжалась, и не все еще было потеряно.

Я был призван в армию, окончил шестимесячные курсы сержантов и был направлен на Дальний Восток. Я был командиром отделения. Первый год службы прошел незаметно, второй затянулся. Жизнь по уставу мне порядком надоела; армия была не для меня, я был гражданский человек. После армии я окончил дорожный техникум, потом женился, и жизнь понесла меня, точно большая вода: работа, дом, дети. Все навалилось на меня сразу. Все ничего, жить можно было, тут жена запила… Она еще до свадьбы пила. Конечно, семейная жизнь – это сложно. Я не представлял себе, как это можно – жить со шлюхой, оказывается, можно – если любить. У меня у брата жена гуляла, наставляла ему рога, и вот теперь у меня рога. Это была не жизнь. Я подал на развод. Жена вроде как одумалась, но я не стал менять своего решения. Через год я снова женился. Жена была старше меня на два года, самостоятельная, добрая женщина. Чего еще надо? А любовь? Любовь – это для избранных. Я же был как все. Мне уже было 49 лет. Старый и еще не старый. Я вел здоровый образ жизни, был умерен в еде, утром зарядка, на здоровье я не жаловался.

Год выдался грибным. Отпуск мой заканчивался, оставалась еще неделя. Я ходил в лес. Выходил я из дома в одно и то же время – 8 утра. У меня было несколько грибных мест. Сегодня я в одном месте, завтра – в другом. В одиннадцать часов я уже был дома.

Случалось, конечно, и не укладывался по времени, но это было редко. И сегодня, как вчера, позавчера, весь отпуск, я в одиннадцатом часу вышел из леса. Грибов было много – так, кажется, собирал бы и собирал. И погода весь отпуск баловала, было тепло, а если и шел дождь, то не большой. Я пересек трассу, вышел на небольшую поляну, прошел ее, спустился в лог к железной дороге и… что это? Место это я хорошо знал: в зарослях молодой липы росла ель, невысокая, ладная. Я подошел ближе – ель была спилена, вероятно на Новый год. Я также ее приметил на праздник.

Место было укромное, не сразу заметишь. Кто-то опередил меня. Я не один ее приметил. У меня был двойник. Кто он? Или, может, она?

Мне почему-то казалось, что это был мужчина в годах, полный, высокий. Почему полный? Потому что я не хотел, чтобы он был худой, как я. Нехорошо все это получилось как-то с елью. Что нехорошего? Лес – не частная лавочка.

– Не частная, не частная… – начинал я сердиться. – Надо было тебе это место огородить. Что ж ты не огородил? Жалко. Такая была красавица. Красавица, да не твоя.

В понедельник, через два дня, на работу. В восемь часов, как всегда. Я вышел из дома. Вчера вечером прошел сильный дождь. Было сыро, пасмурно. Гидрометцентр обещал тепло, только я не верил в хорошую погоду. День только начинался, может и будет тепло. Я поднялся на железнодорожную насыпь, прошел с полкилометра, вышел на трассу. Мужчина лет 50-60, крепкого телосложения, шел впереди меня. В руке у него была корзина. Грибник, как и я. Я хотел его обойти, но не стал. Мы прошли карьер. Мужчина шел на мое грибное место. Вот мы вошли в лес.