Истина
Шрифт:
– Есть ли вообще что-то мое, личное в этом мире?! Черт возьми! Я марионетка. Я ничего не значу Что я есть, что нет меня – все едино. Мир не рухнет. Тогда зачем я есть? Мир без меня обойдется. Ну это ты уж слишком! Жизнь прекрасна. Прекрасна, прекрасна, я не спорю. Прекрасно я также знаю, что ждет меня впереди, каков будет конец. Я ведь как все. И ждет меня инфаркт, как у Петрова, или инсульт, что у Гусева…
Стресс
Май. Нулевая температура. Дождь. Погода ни к черту! Зима нельзя сказать чтобы была суровой, больших морозов не было, но и оттепели не было, если только раза два температура воздуха поднималась до 0 градусов, а так стабильно минус 17-20. Было, конечно, и за 30. Да и что обижаться: Урал – не Краснодар. В марте начало таять, и опять замело. Тоже ничего удивительного. Урал. И в апреле тепла не было, и вот уже май, а тепла как не было, так и нет. Одни разговоры про тепло.
– Ну ты и болван! Вот сука! – сидел он в комнате
Были в компьютере в «Программах» и другие игры – «Пасьянс», «Солитер»… Он все больше играл в «Червы». 4 участника – Трус, Балбес, Бывалый, он играл под именем Шурик, играя, страшно ругался. Сука – это дама пик. Зловредная баба – 13 очков. Чем меньше очков, тем лучше. Очки начислялись и за черви: карта – очко. Бубны, крести –пустышки, без очков. Взять даму пик и все черви, что не так-то было просто, надо точно все рассчитать, называется «прокрутить динамо». Автору «динамо» счет не увеличивается, а остальным участникам начисляется по 26 очков. Два раза по 26 – 52 очка. 100 очков – конец игры. Выигрыш был за участником, набравшим наименьшее количество очков. Как-то раз он за игру три раза брал даму пик, черви. Это 78 очков, 100 процентов выигрыш! Круто! На игру уходило 7-10 минут, не больше. Опять эта дама пик! Вот привязалась! Карта не шла, словно кто мешал. Каждый ход был запрограммирован, компьютер не обманешь. Машина – она и есть машина. Железяка. Кажется, вот он, выигрыш, наконец-то, но в последний момент пошли очки.
– Ну и дурак! Надо было с короля ходить.
Надо! Надо! Как бы знать! И опять проигрыш, уже третий раз подряд. И все сначала. Опять эта дама пик! Кошмар. Он играл уже, не думая. И опять проигрыш. Надо было заканчивать. «Все, последний раз», – давал от себе слово. Слово он умел держать. Начало было неплохим. Потом сдали нервы, взять даму пик, черви не удалось: шестерка червей ушла с королем крестей. Больше он не рисковал, играл осторожно, но все равно набирал очки. В итоге проиграл. Опять играть не было ни сил, ни желания, к тому же он дал себе слово, что эта игра последняя. «Проиграл, проиграл», – звучало в ушах. Что он мог сделать? Не шла карта. Бывает такое. И ничего изменить нельзя. Конечно, можно было еще играть, до победного конца. Только будет ли он, этот победный конец?
Он выключил компьютер, встал. Дождь кончился. Все небо затянуло, ни островка синевы. Одна надежда на ветер, что разгонит облака. Два дня уже мочило, сколько можно. Он стал одеваться, машинально натягивал свитер: за сигаретами можно было не ходить, сигареты были, можно было завтра сходить, но не в сигаретах было дело, он просто хотел пройтись, расслабиться, прийти в себя после неудачной игры в карты. Он всегда, когда мысли путались, было не по себе, выбирался на люди, терялся в толпе. Было воскресенье. Четвертый час. В магазинах свободно, без очереди: кому надо, все уже до обеда купили, раскупили. Сигареты – товар не дефицитный. Он пошел мимо детского сада, «Хозтоваров»… Так оно быстрее. Он никуда не торопился, ходил так – быстро. Погода похоже налаживалась – не без ветра, конечно. Какая-то женщина в красной кофте еще продавала картошку, обычно после обеда никого уже у гастронома не было.
Летом еще магазин закрыт – женщины уже стоят: у кого морковь, у кого соления – продают. Все со своего огорода. Некая Зинаида, пенсионерка, своего огорода не было – так она покупала морковь в магазине и продавала как свою. Женщина одинокая, на рынке – в компании, с народом.
Он дернул дверь гастронома – закрыто. Странно. Среди дня – и никакого объявления. Он пошел в «Продукты», за углом. Тоже закрыто. Как сговорились. Наверное, света нет. Он вернулся к гастроному. Охранник у двери курил. Он не выдержал, подошел, спросил: так и есть, электроэнергии нет. Свет могли дать в любую минуту. Заурчало в животе, появились рези. Не к добру. Он не стал ждать электроэнергии, закурил и пошел домой. Начались позывы к опорожнению желудка. Надо бы обследоваться, он все не шел в больницу, тянул. Но лучше не становилось. И вот уж год как он мучился. Позывы к опорожнению желудка участились. Он не мог уже терпеть. Еще кажется шаг – и все… Он что было силы сжал ягодицы. Полегчало. Он опять пошел, скоро встал… До дома еще минут 15. Ни туалета, ни кустика поблизости. Он все равно бы не успел, поздно… Случилось то, что должно было случиться. Штаны пристали к ногам, точно на клею, не оторвать. Запахло. Строго через пять минут – очередной позыв. Не мог же он на глазах у прохожих снять штаны… Ну ладно бы там по маленькому сходить, а то – по большому. Вот было бы разговоров. Дождь перестал. Лучше бы дождь шел – не так многолюдно. Он уже подходил к дому, когда опять приспичило. Тут еще сосед из 19-й квартиры, Кротов, приехал на машине. Он рванулся к двери, сосед уже тоже подходил. Он первым забежал в подъезд… Второй, третий этаж. Он даже дверь в квартиру не закрыл, скорее в туалет. Кротов, второй этаж, звонил. Щелкнул замок – и стало тихо. Что он знал о Кротове? Почти ничего: из управленцев. Всегда в чистом. Холеное лицо. Высокого о себе мнения. Здоровался через раз, а то и совсем не здоровался. Было двое детей. Сын – взрослый. Дочь оканчивала школу, играла на пианино, на улице даже было слышно. Был еще один из 38-й квартиры такой же важный. Предприниматель. Был у него магазин женского платья. В окне – манекен, пышноволосая блондинка. Продавец, кто еще, каждые два
Сколько можно сидеть, надо вставать. Он пошел в ванную – горячей воды не было, опять какая-то авария. Черт! Не надо было ходить за сигаретами. Были же сигареты. Потом можно было сходить. Кто знал, что все оно так получится. Как не знал! Все знал! И вот результат. Доволен? Сосед плохой… Ты на себя сначала посмотри! Чем ты лучше? Да ничем! Придурок! Он закурил. Мысли путались. Он никак не мог сосредоточиться: все разом навалилось – сигареты, позывы, горячая вода… Он все понимал: трудности – временное явление. Завтра все будет по-другому, лучше. Это завтра. Сегодня – никакого просвета. Голова из чугуна. Непросто все было. Никакой ясности. Тупик! Все тлен! Он не мог больше так. Что остается? Напиться! Надо в магазин идти за спиртным. Можно взять книгу , почитать. Найти занятие по душе. Сходить куда-нибудь. А то сладкое хорошо помогает при стрессе.
Опять пошел дождь.
Старый
В комнате было темно. Время позднее, три часа ночи. Старый – прозвище; по паспорту Колдобин Андрей Андреевич; не спал, думал о разном, размышлял. Сна не было. Сон пропал как-то разом, как гаснет свет, раз – нет. Андрей Андреевич получил это прозвище на работе, когда вышел на пенсию, работал. Работал он диспетчером в гараже. Старый не обижался на прозвище, он действительно был не молодой. В гараже почти у каждого было прозвище.
До рассвета еще три часа. Старый один доживал свой век. Сын как в воду канул, за три года ни одного письма. Старый писал, но все без ответа. Сын или сменил адрес, или, может, давно уже нет в живых. В этом году будет девять лет, как дочь погибла в автокатастрофе на трассе Москва – Санкт-Петербург. Она ехала с мужем ночью на «Ниве». На повороте у поселка, Старый не помнил название, в них врезался «КамАЗ». «КамАЗ» был груженый. Кто виноват? Водитель «КамАЗа» говорил, что «Нива» выехала на полосу встречного движения. Может, зять за рулем уснул? «Ниву» далеко выбросило за дорогу. Дочь была изуродована до неузнаваемости. Страшно было смотреть. Лучше было об этом не вспоминать. Время лечит. Но раны остаются и болят. Старуха в позапрошлом году отошла в мир иной. Был свой дом. Небольшое хозяйство – собака, пять кур-несушек. Хватит. Старый больше не хотел. Зачем лишнее? Не в пользу. Все должно быть в меру. Тяжело быть старым. Все болит. Одиноко без работы. Никому не нужен. Вроде как был человек – и не стало. Выпал из жизни, как птенец из гнезда. Надо бы радоваться, что не надо вставать в холод, дождь идти на работу, а не получалось. 40 лет уж в гараже. Коллектив – как семья. И вот – ничего нет. Надо было приспосабливаться к новой жизни. Человек – это приспособленец. Любил Старый про приспособленца ввернуть в разговоре. А жизнь – она есть жизнь. Чего на нее обижаться? Она не понимает. Есть предмет неодушевленный. От человека спрос должен быть. А жизнь что?.. Жизнь дается человеку один раз. И об этом надо всегда помнить. Все дается на этом свете человеку один раз. Все единожды. Ничего не повторяется. Все идет вверх, по восходящей. И за все надо платить, отвечать. Сиюминутная радость тоже имеет свою цену. Рынок! Да и только! Хорошее сменяется плохим, плохое – хорошим. И так всю жизнь. Это в порядке вещей. Не будь плохого, человек не знал бы хорошего. Все познается в сравнении. Хорошее, плохое – это палка о двух концах. И когда уж очень плохо, надо набраться терпения, дождаться хорошего. Десятки раз это было проверено, перепроверено Старым. Старый верил и не верил в Бога. Он ни разу не был в церкви, не постился, но тем не менее каждое утро вставал с Богом и вечером молился. С верой легче было жить. Вера делает человека мудрее, чище, терпеливей… И от человека много зависит в жизни, от его выбора, поведения: каков выбор – такова и жизнь. Правильно сориентироваться в жизни – это надо уметь. И не каждый это может. Тут не следует торопиться. Надо крепко подумать. «А ты подумал?» – иронизировал Старый. Жизнь прожита честно. Совесть чиста. Честь не запятнана. Это главное. Чего еще надо? А что касается чинов, привилегий? Так не в деньгах и чинах счастье. Это истина. И не надо изобретать велосипед.
Старый задремал. Это была удача. Он не надеялся больше уснуть
Проснулся Старый в семь часов. В комнате уже было светло. Небо было чистое. Через две недели – май. Тепла осталось недолго ждать. По утрам, правда, еще было прохладно, была минусовая температура. Это было уже не серьезно.
Зима сдавала, силы ее были на исходе. Воздух днем прогревался до 9–12 градусов. Снег таял. Природа знала свое дело. И учить ее не надо было. Старый никогда еще не ждал так лето, как в этом году. Казалось, вот придет лето – и все наладится, жить станет легче. Появится зелень, все расцветет. Больше всего Старый хотел тепла.
Полвосьмого. Пора вставать. Старик осторожно, чтобы не скрипела кровать, встал, оделся, пошел умываться на веранду. Старик сильно сутулился. Был худ, бледен. Сухое, нездоровое лицо Старого все было в глубоких морщинах. Усталые серые глаза. Старый смотрел на мир с тоской. Широкий нос, сухие бескровные губы довершали портрет Старого.
Старик любил холодную воду. Он долго плескался и фыркал под рукомойником. Приведя себя в порядок, Старый затопил печь, подогрел для собаки суп. Собаку он кормил тем же, что и сам ел. Воздух был еще холодный. Старый надел фуфайку и вышел во двор.