Иван Саввич Никитин
Шрифт:
например, цензурная расправа настигла «Нищего», «Пахаря», «Бурю», «Выезд
троечника» и другие стихотворения.
Уж на что выглядел робко по идейным устремлениям сборник Никитина, изданный
графом Д. Н; Толстым, так и в нем обнаружилась «крамола» религиозного оттенка. 23
мая 1855 г. Д. Н. Толстой сообщал Второву: «Духовная цензура так долго задержала
стихи Никитина, любезный Николай Иванович, что я уехал из Санкт-Петербурга, не
дождавшись
послужило «Моление, о чаше». "Духовное ведомство усмотрело в поэтически
переданных евангельских легендах угрозу церковным устоям. Казалось бы, уставший
от схваток с цензурой пбэт отступит и обратится к более спокойным темам. Нет, он
бился с нею до последних дней М. М. Достоевский, вместе со своим братом
редактировав-.
ший журнал «Время», в феврале 1861 г. писал де Пуле об очередной неудаче: «Что
же касается до стихотворения Никитина, то его «Поминки» запрещены цензурой». В
образе павшего от непосильной лямки крестьянского коняги трусливым чиновникам
небезосновательно виделся символ смертельно уставшего от нужды и трудов
хлебопашца:
Эх, конь безответный, слуга мужика, Была твоя служба верна и крепка! Побои и
голод — ты все выносил И дух свой на пашне, в сохе испустил.
Особо внимательно было «недремлющее око» к демократическому журналу
«Русское слово»./Его издатель Г. Е. Бла-тюветлов 26 октября 1860 г. писал де Пуле:
«Передайте мой поклон милейшему Никитину и скажите ему, что стихотворение его
(«Теперь мы вышли на дорогу...» — В, /С.) запрещено. С нами случился цензурный
погром... Цензура вообще беснуется, и нас отдали кретину». Лишь спустя четверть века
73
стало возможным познакомиться со строками, в которых подспудно звучал призыв к
борьбе с крепостничеством.
Цензурные частоколы обходили по-разному: пользуясь глупостью и ленью иных
чиновников, взывая к их разуму, задабривая их подношениями... Но встречались в
стане цензуры, хотя и очень редко, люди порядочные, предпочитавшие поступиться
выгодной карьерой, только не нравственными принципами. Один из них — Николай
Федорович фон Крузе, «благословивший» целый ряд никитинских произведений.
Служба его в Московском цензурном комитете продолжалась всего около четырех лет, с
1855 по 1858 г., но благодарной, памяти русских писателей ему хватило на всю жизнь.
В секретных бумагах московского генерал-губернатора графа А. А. Закревского, в
«Списке подозрительных лиц в Москве», о нем сказано: «Цензор, приятель всех
западников
переворотов». Когда Крузе «убрали», приветственный адрес ему подписали 49 русских
литераторов, среди них Чернышевский, Добролюбов, Салтыков-Щедрин, Некрасов:
Цензурная история никитинского «Кулака» и ряда других сочинений была
благополучной благодаря сочувственному к ним отношению уже попавшего тогда под
подозрение чиновника. «Вчера я имел несчастие узнать печальную новость об
удалении фон Крузе с поприща его благотворной деятельности, — писал Никитин 2
января 1859 г. — Грустно!
Наша литература понесет в его лице огромную потерю» Поэт не ошибся.
Доказательство тому — нелегкая цензурная судьба сборника «Воронежская беседа на
1861 год», где печатались два крупных произведения Никитина — поэма «Тарас» и
«Дневник семинариста». Сообщая о прохождении последней вещи через казенное
чистилище, он писал одной из своих корреспонденток: «Цензура долго меня мучила,
наконец, пропустила ее с некоторыми пробелами».
мгновения любви
Никитин не смог бы признаться даже самому себе, что никого не ждал он в своем
книжном магазине-читальне с таким волнением, как эту стройную черноволосую
девушку с милой застенчивой улыбкой. Он, конечно, хорошо ее помнил по встречам в
Дмитриевке, когда гостил там у Плотниковых. Изредка невольно напоминал о ней ее
брат, учившийся в кадетском корпусе и иногда заглядывавший посудачить к одному из
квартирантов в доме Никитиных. Год назад ее двоюродная сестра, молодая хозяйка
приветливой Дмитриевской усадьбы Наталья Вячеславовна вышла замуж за
надворного советника Р. X. Домбровского. Старик Плотников вскоре умер; как говорил
Никитин, «в семействе явились новые отношения лиц одного к другому...», и наве-
дываться в гостеприимную прежде деревенскую обитель стало неловко. Молодые
владельцы имения были по-прежнему с ним хороши, но повышенная деликатность
Ивана Саввича, боязнь нарушить супружескую идиллию мешали ему бывать у прежних
добрых знакомых. Но симпатичную родственницу и соседку Натальи Домбровской,
живущую неподалеку от Дмитриевки на маленьком хуторе Высоком (всего-то 15
дворов), Никитин иногда видел, а однажды летом даже осмелился на правах
старинного приятеля Плотниковых нанести мимолетный визит их племяннице. Встреча
с ее родителями вышла несколько чопорной: ритуально представились («Честь имею