Иван Саввич Никитин
Шрифт:
перетягивало на сторону Матвеевой... — он сознавался мне в этом».
крестьянское счастье
В одном из писем к Н. А. Матвеевой Никитин признавался, что благодаря встречам
с ней он стал похож на человека, «который после долгого заключения в душных и
темных стенах вышел, наконец, на свежий воздух и спешит наглядеться на синее небо,
на широкое поле, цветы и деревья».
Несколько иные обстоятельства заставляют вырваться на простор героя
никитинской поэмы
родство — ^ечта о счастье.
«Мне тесно тут», — говорит крестьянин Тарас, покидая сумрачный дом, где отец
«называл наукой кнут», где мать представляла забитое испуганное существо. «Я с горя
тут изныл», — бросает он в другом варианте поэмы, отправляясь в чужие дали. Герои
этот — не ленивец, не пьяница, не сребролюбец; его гонит из родной деревни тоска по
вольной жизни, стремление увидеть такую землю и таких людей, чтобы душа пела:
А радости?; иль.нет их в темной доле,-
В суровой доле мужика? Иль кем он проклят, проливая а поле
77
Кровавый пот из-за куска?..
Тарас — крестьянский богатырь-работник, за какое бы дело он ни взялся — все у
него, как у героя А. В. Кольцова, спорится:
Он едет лугом — будит луг, Поедет лесом — темный лес проснется И с ним поет;
как старый друг.
Косарь-молодец — не какой-то там «выжига», он всегда готов заступиться за сирого
и слабого:
Чуть мироед на бедняка наляжет, —
Тарас уж тут. Глаза блестят, Лицо бледнеет... «Ты не трогай! ^скажет, —
Не бей лежачих! Не велят!»
В другой редакции поэмы это место проникнуто еще большим социальным
содержанием:
Упрям и вспыльчив, он любил замашку — Ругнуть зажиточного мужика, Зато готов
был снять с себя рубашку, Когда в нужде он видел бедняка.
Необычный герой не только среди унылых никитинских трудяг, но и во всей
русской поэзии тех лет. Необычность эта еще в том, что правдолюбец явился главным
персонажем поэмы, жанра, где до того бродили скучающие «лишние люди», где
мужичку в крайнем случае отводилась полуэкзотическая фоновая роль.
Свой новаторский замысел Никитин осуществлял более пяти лет, с 1855 г., то
обращаясь к рукописи, то оставляя ее. Известны четыре редакции поэмы: автор
занимался не только стилистической шлифовкой, но и явно расставлял социальные
акценты, усиливая общественное звучание характера. Постепенно из сельского
забулдыги, эдакого рубахи-парня, гибнущего «от порчи», то есть проклятой чарки,
вырастал стихийный и наивный искатель справедливости и счастья для трудового
человека.
Вернемся к сюжету поэмы. Не находит Тарас
на Дону, где виделся ему «рай в степях». Трудился он здесь не хуже кольцовского
«Косаря» — во второй редакции произведения эта сцена выгля% дит так:
От радости вся кровь в нем заиграла, Когда в степи он размахнул косой; Как молния
его коса мелькала, Под ней трава ложилась полосой.
Крестьянская работа по сердцу Тарасу, но что-то надломилось в нем, его активная
коллективистская натура уже не довольствуется свежими копнами, он задумывается
над вось росами посложнее: почему мужицкая доля связана единственно лишь с
хлебом насущным («Заботы всё одне!..») почему исстари пахари живут в грязи и
ложатся в гроб, так и не познав иной радости, кроме преодоления крайней нужды:
И сгнили... Точно смерть утеха!
Ищи добра, броди впотьмах, Покуда, свету божьему помеха,
Лежит повязка на глазах...
Кажется, вот-вот откроется тайна скитаний героя, спадет с его глаз повязка и
предстанет мир, где не только полны закрома, но и полна высшего смысла жизнь
человека-труженика. Он бродит по свету, так и не находя внутренней, духовной опоры
крестьянского бытия. Неугомонный Тарас пытается развеять свою неутешную тоску в
борьбе с гроз? ной стихией («Схватил весло, — и тешился грозою, По гребням волн
перелетал»), в разудалом дружном напеве («Гуляй, ребята! Вот моя мошонка! Да
грянем песню... помогу!»), однако опять никнут его неосознанные порывы и грызет
душу смутный непокой. Подался герой в бурлаки, исправно тянул лямку, но и эта адова
работа не вышибла из его головы какой-то одолевающей его потаенной мысли.
Непонятен этот силач-добряк и друзьям:
«Вот мы вчера к Тарасу приставали,
Куда, — не пьет! Такой чудак!» — «А что, Тарас, ты, право, крепче стали», —
78
Сказал оборванный бурлак...
«Где ж доля-счастье?..» — спрашивает «стальной» мужик и не находит ответа,
погибая в разбушевавшихся волнах при спасении товарища. А может, измученный и
опустошенный, добровольно нашел конец в пучине?..
Хотел он крикнуть — замерло дыханье.
И в воздухе рукой потряс, Как будто жизни посылал прощанье,
И крикнул — и пропал из глаз...
Поэма-загадка. Главный герой — напрасно погибшая народная силушка. Все
комментаторы «Тараса» в один голос заявляли о незавершенности произведения,
несоответствии заложенного в нем мощного духовного потенциала облег^ ценной
развязке. В поэме, замечает Н. Н, Скатов, не было опоры на широко охваченную жизнь