«Ивановский миф» и литература
Шрифт:
Самое крупное литературное объединение той поры — «Клуб любителей литературы» при областной молодежной газете «Ленинец».
Клуб возник в Иванове в ноябре 1961 года. Инициаторами его создания стали молодые литераторы-журналисты Геннадий Серебряков и Виталий Сердюк. Возглавил клуб, став его «президентом», поэт Владимир Догадаев. В. Сердюк так вспоминал первое заседание клуба: «Уже не помню во всех подробностях тот день — 26 ноября 1961 года — но осталось ощущение праздника, чего-то значительного, веселого, волнующего. Лишь зрительная память возвращает картину людской тесноты в вестибюле и узком коридоре редакции, что находилась тогда на улице Степанова, а в ушах стоит плотный гул голосов, шуток и какого-то ощущаемого во всем напряжения.
Мы с Геннадием Серебряковым взволнованы:
Чуть ли не на каждое очередное заседание клуба приходили новые ребята и девушки: студенты-медики Борис Смирнов и Марк Тверской, школьники Лева Кайдашов и Марк Анцыферов, инженер Василий Костин, студентка Ирина Багажкова, Мария Радионова, Виктор Криворук, Василий Рождествин (пос. Мыт). Иногда заглядывала инженер Лариса Щасная. И еще другие, другие…» [324] .
324
Сердюк В. Судьба писателя. Иваново, 2000. С. 18.
Автор этой книги, которой состоял в клубе с первого дня его работы, может подтвердить, что это было одно из самых шумно талантливых мест в Иванове начала 60-х годов. Запомнилось разнообразие лиц, голосов, жестов, бесконечные споры о поэзии и вообще «за жизнь», состязание за право быть самым оригинальным, самым философичным и еще каким-то самым-самым.
Однако скоро выяснилось, что легко провозглашать свою избранность («Стыдно не быть великим» — с таким кличем выступал Евгений Евтушенко). Труднее быть личностью в литературе. Далеко не каждый подававший тогда надежды стал писателем, обогатившим «ивановский миф». Но были и те, кто сумел это сделать.
Бесспорным лидером молодой ивановской поэзии 60-х годов был Геннадий Серебряков (1937–1996).
Он запомнился ивановцам талантливым, красивым, молодым. Изабелла Шомова, работавшая с Серебряковым в редакции газеты, «Ленинец», вспоминает: «… Все его любили. Чувствовали — талант, самородок! Ну а что он, ко всему, был еще и очень симпатичным, даже красивым, умножало число поклонников и в особенности поклонниц. Он был красив именно русской красотой: голубые глаза, прямой точеный нос, благородно вылепленный подбородок, прекрасная шевелюра чуть волнистых волос.
Но, пожалуй, более всего его любили за добрый и веселый характер» [325] .
Когда в начале 60-х годов Серебряков появился в Иванове, за его спиной был уже немалый жизненный опыт. Тяжелое военное и послевоенное детство. Индустриальный техникум. Работа на текстильных фабриках Поволжья. Целина. Журналистская работа в шуйской городской газете «Знамя коммунизма». Литературный институт.
Сохранились письма Серебрякова из Москвы в Иваново, адресованные другу Виталию Сердюку и написанные в ту пору, когда Геннадий учился в Литературном институте. Из этих писем видно, как захватила его Москва с ее шестидесятническими ритмами: «…Вот уже почти две недели, как я в Москве, с ее шумом, грохотом, душным запахом разогретого асфальта, сутолокой на улицах. Живется как-то легко и удивительно бездумно… Я имею в виду просто ощущение молодости и какой-то невесомости души. Мне нравится просыпаться на рассвете, смотреть, как ходят голуби по карнизу, как постепенно просыпается Москва. Нравится стоять вечерами на набережной и смотреть, как вода подбрасывает расплюснутые мячики электрических огней. Нравится медленно плыть по эскалатору, изучая мозаику человеческих лиц <…>
325
Серебряков Г. Между прошлым и будущим. Посмертная книга стихов. Воспоминания друзей. 2—е изд. Иваново, 2004. С. 162–163.
На вечере журнала „Юность“ в ЦДЛ познакомился с А. Вознесенским. Он оказался очень хорошим и простым парнем.
326
Там же. С. 261–262.
Многие из тогдашних стихотворений Г. Серебрякова несут тоже «ощущение молодости и невесомости души», и в них дают себя знать многие приметы «громкой» поэзии, рассчитанной на эстраду. Стремительные ритмы А. Вознесенского:
Разберемся потом мы, Кто был прав, кто не прав… Пусть простят нам потомки Наш безудержный нрав. Это, видно, от дедов Нам в сердца перешло: Тяга к трудному делу Маловерам назло.Романтико-публицистическая струна поэзии Р. Рождественского:
Я слышал: Где кровь на землю Пролилась Из горячей раны — По весне Расцветают маки Величественно И багряно.Но, пожалуй, ближе всего ивановцу была поэтическая новеллистика Е. Евтушенко:
Они нас ждали: шесть плащей «болонья», Двенадцать рук, засунутых в карманы, Двенадцать глаз холодных и колючих, Шесть сигарет, закушенных в зубах. Они нас ждали, это было ясно. Здесь, у цветных витрин универмага, В зеленоватом всполохе неона, Они стояли, путь нам преградив…Стихи эти и сюжетом, и стилистикой очень напоминают евтушенковское стихотворение «Сопливый фашизм».
Но если для Иванова такого рода поэзия была новостью, то для Москвы это было уже повторение найденного. Г. Серебряков не мог этого не чувствовать. Кроме того, его все в большей мере начинает раздражать, как бы сейчас сказали, плюрализм эстрадной московской поэзии, отсутствие в ней определенного идеологического стержня, тайное или явное противопоставление «детей» фронтовому поколению. Ивановцу были чужды социальные амбиции «евтушенковцев», которые считали, что фронтовики, выиграв войну, оказались слабыми в мирной жизни, а значит, их социальный опыт устарел, и во многом является помехой для тех, кто идет за фронтовиками.
Такая позиция толкала Серебрякова к полемике, к поэтическим декларациям, явно метившим в «плюралистов»:
Я научился разбираться в красках — Мир разделен на белых и на красных. Есть цветовые гаммы, есть оттенки. Но мир я вижу все-таки контрастным, Ведь белые Всегда готовы к стенке В звериной злобе нас поставить, Красных. О нет, не умерла еще Антанта, Она лишь облик приняла иной, Она на нас бросается В атаку Журналом, фильмом, радиоволной…