Из тьмы

Тертлдав Гарри

“Я не знаю”, - ответил он и приготовился вернуться в потусторонний мир без зрения, без слуха, без запаха, без вкуса, без осязания. Он предвкушал, что снова потеряет чувство осязания: действительно, так и было.

Ламми издал раздраженный звук. “Как мы можем найти и наказать людей, которые избили тебя, если ты не говоришь нам, кто они?”

“Какие люди?” Спросил Иштван. Судебный колдун издал еще один, более громкий, раздраженный звук. Пожав плечами, Иштван продолжил: “Я же сказал тебе, ничего не произошло”.

“Да,

это то, что ты мне сказал”, - согласился Ламми. “И я говорю вам еще раз, сержант, что, если бы еще немного такого ничего не случилось, вы были бы сейчас мертвы, и у нас не было бы этого обсуждения”. Иштван снова пожал плечами. Она, вероятно - нет, определенно - была права. Она сердито посмотрела на него. “Мы заберем тебя из лагеря для пленных для твоей же безопасности. Ты понимаешь это?”

Еще раз пожав плечами, Иштван ответил: “Вы - похитители. Я - пленник. Вы можете делать со мной все, что хотите. Если ты сделаешь слишком много, и известие дойдет до Дьендьоса, твои собственные пленники пострадают ”.

Куусаманская магиня забарабанила пальцами по своему блокноту. Она пробормотала что-то на своем родном языке, затем перевела это на дьендьосян: “Тоже очень сложно”. Иштван склонил голову, как в знак очередного комплимента. Это заставило Ламми снова пробормотать что-то невнятное. Когда она снова повернулась к Дьендьосян, она сказала: “Очень хорошо, сержант. Если вы не хотите обсуждать это, то не будете. Тогда давайте обратимся к чему-нибудь другому ”.

“Ты - похититель”, - повторил Иштван.

“Мне действительно интересно”, - пробормотал Ламми. Иштван понял слова, но не все, что за ними стояло. Она взяла себя в руки и продолжила: “У вас шрам на левой руке, сержант”.

Иштван физически боялся того, что куусаманцы могли с ним сделать. Теперь, впервые за время допроса, он познал настоящий ужас. Ему пришлось выдавить односложный ответ онемевшими губами: “Да”.

“У сержанта Куна, вашего товарища, такой же шрам”, - продолжил Ламми.

“Неужели?” Спросил Иштван, снова пожимая плечами. “Я не заметил”.

Мир снова исчез. Ламми, вспомнил он, знала, когда он лгал. Спустя какое-то бесконечное - но, к счастью, также безболезненное - время она позволила ему вернуться в мир чувств. “Я обращаю внимание, - сказала она, - что у одного из мужчин, который был убит в результате прискорбного инцидента, некоего”, - она сверилась со своими записями, - ”у некоего Сони, да, был идентичный шрам, должным образом указанный в его документах, удостоверяющих личность. Он тоже был твоим товарищем”.

“Он был”, - сказал Иштван. Он не мог этого отрицать. Сказать что-нибудь еще - например, как сильно он скучал по своему другу - означало бы просто дать Ламми еще одно представление о нем.

Она ждала чего-то большего. Когда этого не последовало, она пожала плечами и сказала: “Как вы объясните эти три одинаковых шрама, сержант?”

“Мы все получили их в Ункерланте в одно и

то же время”, - сказал Иштван. И снова он больше ничего не сказал. Он боролся с дрожью. Сердце бешено колотилось в груди. Он скорее пережил бы дюжину избиений, чем это.

Ламми уставилась на него сквозь очки. Как он ни пытался скрыть это, он боялся, что она заметила его волнение. “Почему?” - тихо спросила она.

Она может сказать, когда я лгу. Для Иштвана это была самая ужасающая мысль из всех. Вместо того, чтобы солгать, он вообще ничего не сказал. Что бы она ни решила с ним сделать, это было бы лучше, чем правдивый ответ на этот вопрос.

“Почему?” Ламми спросил еще раз. Иштван по-прежнему не отвечал. Внутри палатки было прохладно - на острове Обуда никогда не бывает очень тепло, особенно в конце зимы, - но по его лицу струился пот. Он чувствовал запах собственного страха. Он не знал, могла ли Ламми, но она вряд ли могла не заметить пота. Все так же тихо она спросила: “Это шрам искупления?”

“Я не знаю, что означает это слово”, - сказал Иштван.

Она тоже могла сказать, когда он сказал ей правду. Хотя это не принесло ему большой пользы. Она упростила: “Шрам, рана, чтобы смыть грех?” Иштван по-прежнему сидел безмолвный, что само по себе казалось достаточным ответом. Ламми спросил: “Какого рода грех?”

“То, чего я никогда не собирался совершать!” Вырвалось у Иштвана. Маг Куусаман просто сидел там, ожидая. Снова он больше ничего не сказал. Снова, казалось, это не имело значения. Ламми смотрела на него, смотрела сквозь него, смотрела в его сердце. Она знает. Клянусь звездами, она знает, подумал он, и отчаяние пересилило даже ужас. Куусаман, иностранец, знал , что он ел козлятину. Она тоже знала, что это значит. Она слишком много знала о Дьендьесе и его обычаях. Я принадлежу ей, безнадежно подумал он.

Если Ламми и сделала это, она, похоже, не стремилась вступить во владение. “Мы найдем вам другое жилье, более безопасное”, - сказала она и обратилась к охранникам в Куусамане. Они вывели Иштвана из палатки.

Вероятно, не случайно, Кун вышел из другой палатки для допросов как раз в то же время. Он направился к Иштвану, когда Иштван направился к нему. Охранники не вмешивались. Иштван посмотрел на избитое лицо Кана и на опустошенное выражение на нем, такое же выражение было у него самого. Двое мужчин обнялись и разрыдались. Каким бы ярким ни было ночное небо, Иштван не думал, что звезды когда-нибудь снова засияют над ним.

Леудаст очень осторожно высунул голову из-за разрушенной стены и посмотрел через Скамандро. У него были причины для осторожности. У альгарвейцев были снайперы на восточном берегу реки, и они были очень бдительны. У человека, который не был осторожен, луч вошел бы в одно ухо и вышел из другого.

Правда, там лопались яйца, но это не заставило бы рыжеволосых прекратить сверкать. Леудаст знал, с каким типом людей он столкнулся. Они проехали через Ункерлант к окраинам Котбуса. Если бы война прошла хоть немного по-другому ...