Из тьмы
Шрифт:
Ильмаринен мог поспорить с кем угодно в любое время по любой причине. “И откуда именно вы это знаете?” - требовательно спросил он. Вместо ответа водитель ткнул большим пальцем вправо. Ильмаринен обернулся, чтобы посмотреть. Огромный дракон, выполненный в белом, зеленом и красном цветах, украшал валун. Он был частично поврежден; солдаты Куусамана добавили к нему несколько грубых каракулей. Но это, несомненно, был альгарвейский дракон. Ильмаринен кивнул. “Ты прав. Мы в Алгарве”.
Тонкий, но устойчивый поток раненых солдат возвращался с боев. У тех, кто пострадал не слишком
Для Ильмаринена это имело смысл. Однако то, что имело смысл, не обязательно было правдой. К полудню того же дня куусаманцы были за рекой к северу и югу от Трикарико, упорно продвигаясь вперед, чтобы отрезать город и окружить его. И затем, как раз когда солнце садилось над широкой Альгарвейской равниной, мир внезапно, казалось, затаил дыхание. Ильмаринен не знал, как еще это выразить. Он столько раз ощущал убийственную магию альгарвейцев, что привык к ней, как и большинство других магов. Это... Это было что-то другое.
Что они делают? промелькнуло в его голове, когда разразилась колдовская буря. Мгновение спустя пришла другая, возможно, даже более насущная мысль: как они это делают? Он слышал, что альгарвейцы используют всевозможные отчаянные заклинания, но на самом деле до сих пор ни с одним из них не сталкивался.
Их убийственное волшебство было плохим. Это было еще хуже. Оно использовало жизненную энергию прямым способом, даже если людям Мезенцио не было никакого права красть ее, как они это сделали. Это ... Кем бы ни был волшебник, творящий заклинание, он открыл свой дух нижестоящим силам. Он не просто стремился убить своих врагов. Он стремился помучить их, ужаснуть их, заставить саму смерть казаться чистой по сравнению с этим.
Ильмаринен почувствовал, как куусаманские колдуны на поле боя пытаются применить контрзаклятия против темного колдовства. Он тоже почувствовал, что они терпят неудачу, и почувствовал угасание некоторых из них. Это было единственное слово, которое он смог подобрать. Они не умерли, по крайней мере, не сразу. Им было бы лучше, если бы они умерли.
Он не прибегал к контрзаклятиям. Он понятия не имел, можно ли противостоять этой черноте в любом общепринятом смысле этого слова. Ему тоже не очень хотелось это выяснять. Вместо этого он метнул заряд колдовской энергии, похожий на тот, что обнаружил Пекка, прямо в альгарвейца, напавшего на его соотечественников.
Вражеский маг не ожидал этого. Его заклинание было таким порочным, таким ужасным, что он мог бы предположить, что другие волшебники нападут на него, а не на него. Многие волшебники так бы и поступили. Ильмаринен думал не так, как большинство его коллег по профессии. Его собственный магический удар попал в цель, молния пронзила темноту. Он почувствовал возмущенное изумление альгарвейского колдуна, когда тот умер.
На какой-то неприятный момент Ильмаринен испугался, что этого будет недостаточно. Заклинание, однажды выпущенное на волю, казалось, хотело продолжаться само по себе. Наконец оно разрушилось, но медленно и неохотно. Затем день, казалось, прояснился, хотя солнце уже касалось западного
Усталый, потрясенный, испытывающий отвращение, каким бы он ни был, Ильмаринен помчался в штаб великого генерала Нортамо, который он нашел на ферме по эту сторону реки от Трикарико. Часовой попытался преградить ему путь. Он протиснулся мимо, как будто этого человека не существовало. Нортамо совещался с несколькими своими офицерами. Ильмаринен тоже проигнорировал их. Голосом, не терпящим возражений, он сказал: “Мне нужно поговорить с этими пленными магами, Норамо. Сейчас.”
Нортамо посмотрел на него. Он не был дураком; он не стал спорить. “Очень хорошо, господин чародей. У вас есть мое разрешение. Я передам это тебе в письменном виде, если хочешь ”.
“Неважно. У нас нет времени, чтобы терять его”. Ильмаринен поспешил в маленький лагерь для пленных, где были размещены маги и их надежно охраняли другие маги. К нему привели нескольких пленников самого высокого ранга. “Как кто-либо из вас мог сделать ... это?” - потребовал он ответа на классическом каунианском. Он бегло говорил по-альгарвейски, но предпочел этого не делать.
“Как?” - ответил один из альгарвейцев на том же языке. “Мы сражаемся, чтобы спасти наше королевство, вот как. “Что ты хочешь, чтобы мы сделали, перевернулись и умерли?” “Раньше, чем это?” Ильмаринен содрогнулся. “Да, силами свыше”.
“Нет”, - сказал маг. “Никто не поработит нас, пока мы все еще живы, чтобы сражаться”.
“Делая это, вы порабощаете самих себя”, - ответил Ильмаринен. “Лучше быть
не кажется ли вам, что правят иностранцы, а не силы внизу?”
“Моя жена и дочери на западе”, - сказал альгарвейец. “Я послал им приказ бежать. Я не знаю, смогли бы они. Если они этого не сделали, и ункерлантцы поймали их ... Ты знаешь, что они прокладывают себе путь через мое королевство насилием ”.
“И что ты с ними сделал?” Вернулся Ильмаринен. “Что ты сделал с каунианцами в Фортвеге?”
“Это каунианская война”, - объявил альгарвейский маг. Его товарищи торжественно кивнули. “Каждый выбирает Альгарве, и поэтому, конечно, мы должны отбиваться любым доступным нам способом”. Другие волшебники снова кивнули.
“Война - это достаточно плохо. Ты сделал ее еще хуже”, - сказал Ильмаринен. “Ты сделал ее намного хуже. Стоит ли удивляться, что все остальные королевства объединились, чтобы сбить вас с ног и убедиться, что вы никогда не сможете сделать это снова? Всем, что вы сделали, вы заслуживаете этого. Ты чуть не убил меня, когда выпустил свою атаку на Илихарму ”.
“Очень жаль, что мы потерпели неудачу, старина”. Альгарвейцу не хватало выдержки — но, с другой стороны, отсутствие выдержки никогда не было характерной чертой альгарвейцев. “Пока мы можем сопротивляться, мы будем сопротивляться любым доступным нам способом”.
“Тогда тебе лучше не жаловаться на то, что происходит с тобой потом”, - сказал Ильмаринен. Поскольку он был на стороне похитителей, а не пленников, он воспользовался тем, что последнее слово осталось за ним, и вышел.