Из тупика

Пикуль Валентин Саввич

– За мною... За мною команда крейсера первого ранга "Аскольд", которым я имею честь командовать. И за мною, как это ни странно звучит, большевистская резолюция ревкома этого крейсера: боезапас НЕ СДАВАТЬ!

Юрьев уже отвык от унизительных положений, его даже зашатало.

– А как вы, сударь, думали?
– закричал на него Зилотти.
– Ваш дурацкий совдеп чего желает? Чтобы я командовал пустой коробкой? Ваша резолюция это предательство интересов России!

Юрьев повернулся к дверям.

– Стойте!
– задержал его Зилотти.
–

Вы куда?

– На берег.

– Посторонним лицам, - отчеканил кавторанг, - не дано право самостоятельно разгуливать по кораблю. Это не бульвар! Я вызову рассыльного, и он проводит вас до трапа.

В сопровождении вахты, словно под конвоем, Юрьева довели до трала. Внизу прыгал, стуча обледенелым бортом о привальный брус крейсера, главнамурский истребитель. Юрьев еще раз с сомнением оглядел чистую палубу "Аскольда".

– Мы эту самостийную лавочку прихлопнем!
– сказал на прощание.
– Гуд бай, братишечки...
– И укатил.

Глава четвертая

Брестские переговоры о мире, которые возглавлял с советской стороны наркоминдел Троцкий, имели несколько ступеней, и с каждой ступенькой все наглее становились немецкие генералы. Казалось, еше немного, и терпение русских лопнет: молодая страна снова развернет штыки на кайзера.

Этого ждали и бывшие союзники России. Решительно вмешаться в русские дела они пока не могли: Западный фронт против Германии еще потрескивал, весь в рискованных изломах, - Антанте очень не хватало сейчас именно русского выносливого бойца на фронте Восточном.

Но позиция Ленина была тверда: мир!

Впрочем, мир еще не был подписан. Требования Германии становились невыносимы и...

– И не надо ругать большевиков, - сказал Уилки.
– Выругать их мы всегда успеем. Наоборот, надо изыскивать всевозможные случаи для контакта с ними. Кто знает? Нервы большевиков могут не выдержать, они лопнут, и тогда у Ленина останется лишь один путь: в союзе с нами продолжать войну до полной победы...

Адмирал Кэмпен ответил Уилки:

– Я могу только уважать господина Ленина. Видит бог, Ленин христианин лучше всех нас! Но его заповедь нам ни к черту сейчас не годится! Мистер Троцкий, конечно же, склонен к авантюрным разрешениям. Однако его выражения о мире легче всего укладываются в нашу обойму. Мы должны быть последовательны... Не правда ли? Какова первая стадия работы?

– Первая стадия, сэр, это Главнамур во главе с Ветлинским.

– Главнамур изжил сам себя... Вторая?

– Мурманский совдеп с Юрьевым во главе.

– Тоже близится к завершению... Третья?

– Вывеска будет приличной: "Народная коллегия".

– Басалаго вполне осознал свою ответственность?

– Да, он готов.

– Тогда в чем же дело?

– Завтра будет метель, - ответил Уилки.
– Я говорю: будет, хотя и не ручаюсь, ибо этот прогноз исходит не от меня, а только от службы синоптиков.

Разговор происходил в адмиральском салоне на линкоре "Юпитер". Привычные сквозняки гуляли по растворенным отсекам.

Итак, завтра будет метель.

Кажется, она уже начиналась, она уже нападала с океана на неуютный и грязный город, кое-как раскиданный в изложине печальных полярных сопок.

* * *

Метель, метель, метель....

Юрьев долго стучал ногами по полу, вдевая ботинки в узкие галоши. Рассовал по карминам пальто оружие и толкнул двери на улицу. Напором ветра его сразу приплюснуло к стене барака.

– Ух, - сказал Юрьев и сильно оттолкнулся.

Метель стеганула его в спину. И - понесла. Понесла вдоль улицы, подгоняя в сторону Главнамура. Нащупал, задвижку, залепленную снегом, рванул на себя двери. Долго потом отряхивал воротник и шапку, матрос с вахты обивал ему ноги голиком.

– Ну и ветер! Кирилл Фастович на месте?..

Ветлинский сидел на деревянном диване, топорно сколоченном возле его служебного стола. А возле печурки, растапливая ее, возился на корточках Басалаго.

– Что нового?
– спросил начштамур.

– Трудные времена, - ответил Юрьев.
– Матросы и рабочие подогреты декретами центральной власти. А советы в Кеми и Архангельске уже стали писать на меня доносы...

– Кому?

– Конечно, в Совнарком, обвиняя меня в том, что я недостаточно твердо стою на советской платформе. Надо ждать чрезвычайного комиссара, которого Центр грозился прислать к нам.

– Я вам привез, - сказал Басалаго.
– Только не комиссара, а генерала! Его зовут Звегинцев, Николай Иванович.

– И кем же будет у нас этот генерал?
– спросил Юрьев.

– Возглавит, вооруженные силы на Мурмане. Как технический советник. Ибо теперь не принято генерала называть генералом. Я встречался с Николаем Ивановичем в Питере... Он сейчас растерян, выбит из своего положения новым бытом, крахом старого. Но, думаю, по прибытии сюда он быстро оправится...

Ветлинский недвижно сидел на диване, низко опустив голову, на которой блестели первые седины. Он очень быстро состарился, этот мурманский диктатор, - буквально за последние дни.

Басалаго настырно заговорил далее:

– Если мы не захотим воевать, союзники заставят нас воевать силой. Но они должны быть уверены, что найдут поддержку в России. Ты, Юрьев, прав в одном: нам с Центром детей не крестить, пора создавать автономное краевое управление...

– Еще как надо!
– отозвался Юрьев охотно.
– Впрочем, мы можем гордиться: Мурман давно автономен, он двигается самостоятельно... Без большевистских нянек!

Ветлинский прислушался к вою метели.

– Оставьте... Нельзя доводить Мурман до положения отдельного от России штаба.
– И снова, повесил голову.
– Мы вовлечены в работу чудовищных жерновов. Между двумя мирами. Если, Мишель, встать на вашу точку зрения, то она тоже ошибочна: ни Англия, ни Франция не способны удержать Россию сейчас. Необходимо вмешательство такой страны, как Америка, - со свежими, несколько наивными представлениями о мире грядущем, о мире христианском... У вас ко мне дело?
– вдруг спросил он Юрьева.