Изгнанница
Шрифт:
Лорисс не дали дослушать до конца душещипательную семейную сцену. Два дюжих молодца вздернули ее под руки и поволокли на помост. Ноги ее заплетались. Она не поспевала за ними. Особенно трудно ей дались ступени. Она спотыкнулась и тяжело навалилась на руки бородатого мужчины. Тот не стал церемониться, грубо встряхнул, и ей пришлось обрести относительную устойчивость. Правда, после того, как ее руки растянули в стороны и привязали к верхушкам столбов, с трудом удерживаемое равновесие мало что решало.
Она стояла на дощатом, свежесрубленном помосте, привязанная за руки к двум столбам. На чистых
Когда Лорисс почувствовала, как острым ножом на ней режут рубаху, от всех чувств, и, прежде всего, страха, не осталось и следа. Пограничное состояние совершенного бесчувствия - не обольщайся, вздохнешь, и неминуемо скатишься в пропасть, а оттуда, хоть грызи веревки, все равно не выберешься - даже испугало ее. Ведь ясно же, что произойдет дальше. И, несмотря на грядущий позор, ничего похожего на стыд она не испытывала. Гелион не спешил показывать свой лик над зубчатыми вершинами стен. Лорисс была с ним солидарна: не на что здесь смотреть. Но в безоблачном небе парила одинокая птица. Порыв ветра, сорвавшийся с высоты, добрался до помоста, взъерошил волосы и охладил разгоряченную кожу. Где-то на затылке нестерпимо заныла рана.
Лорисс ощутила, как с шеи срезали шнурок с заветным мешком. Там, кроме многострадальной трубки хранился и золотой амулет с оскаленной волчьей мордой. Лорисс видела, как льняной мешочек передали Елизару.
– Что за хрень, ты ранен что ли?
– услышала Лорисс за спиной недовольный шепоток.
Тот, кто срывал с нее одежду, не стал церемониться с корсетным поясом - гордостью старика Нифонта Тилия. Прочные нити с трудом поддавались лезвию ножа. То, чего Лорисс подсознательно ждала и не могла не бояться, как бы ни пыталась себя уверить, все же произошло. К ее ногам вместе с рубахой упал и корсетный пояс.
И в тот же миг глубокая тишина накрыла двор. Не слышно было ровным счетом ничего. Даже ветер затих. Лорисс закрыла глаза. Ей отчаянно, до боли, захотелось, чтобы безмолвие длилось вечно. Она стояла с закрытыми глазами, и так легко представлялось, что никого во дворе нет, что все испарились, и она одна осталась на помосте, распятая меж двух столбов. Как кстати бы сейчас… пустота. Пусть остаются распятие и боль, только чтобы не было многочисленных глаз, ощупывающих ее беззащитное тело!
Лорисс сдалась первой. Она устала ждать и открыла глаза. И в тот же миг тишина треснула, как лед на реке. Гул голосов, распадаясь на отдельные островки криков, свиста, возгласов, обрушился на Лорисс со всех сторон. Кричали женщины, шумели охранники, кто-то оглушительно свистел. Да так, что заложило уши.
И среди невообразимого гама и суеты, Лорисс запомнилось только одно: вытянутое в немом удивлении, с открытым ртом, белое лицо Глеба.
Елизар одним из первых оправился от изумления. Лорисс видела, как тяжело он поднялся по ступеням. Потом услышала его шаги. Он остановился за ее спиной. Девушка ощущала между лопатками его шумное дыхание. Она даже знала, что он разглядывает там, на обнаженной спине, чуть ниже талии. Если
– Так-так, - раздался задумчивый голос Елизара, - а мальчик-то оказался с секретом. Да не с одним.
Лорисс вздрогнула, почувствовав на своей пояснице его горячую руку.
– Да еще с двумя. Это надо обдумать… Братин, сними ее, что она тут позорится? Определи в подземелье. Мне надо подумать.
Пока ножом резали державшие ее веревки, Лорисс скользнула взглядом по товарищам, и подумала, что зря волновалась за Далмата. У того от удивления широко открылся и правый, совершенно затекший глаз.
На нее набросили рваную рубаху и таким же манером, как и вели на помост, стащили с него.
Насколько Лорисс успела заметить: рот у Глеба так и не закрылся.
А еще граф, называется.
6
– Иди сюда, Фотий!
– Огромный охранник, сложив руки на груди, стоял в дверях, заслоняя свет факела. Закатанные рукава рубахи обнажали волосатые руки с короткими толстыми пальцами. У широкого пояса не было видно рукояти меча. Кого бояться ему? Неужели испуганной девчонки, сидевшей на каменном выступе - как раз на ширину человеческого тела, слава Свету еще, не ее.
– Ты хотел посмотреть на эту девку.
На пороге возник кто-то еще, но глаза у Лорисс продолжали слезиться: она никак не могла привыкнуть к свету, падающему из коридора. После темноты он казался ей ослепительным.
– Ух ты, - голос у Фотия был высоковат для настоящего мужчины.
– А я думал, врут, когда рассказывали.
Лорисс ничего не испытывала оттого, что названный Фотий, наверняка застыл сейчас в проеме двери и с любопытством пожирает ее глазами. Пусть себе. Как только слезы прошли, она поняла, что не ошиблась. Фотий действительно оказался молодым человеком, и невысоким. В отличие от второго. Вот уж кто был настоящим богатырем. Высокий, могучий. Такому не то что девку на место поставить, но и встретиться с медведем один на один ничего не стоит.
– Такую девку в зверинце за деньги показывать, - голос у богатыря был грубым с легкой хрипотцой.
– Я слышал, в столице имеется, - он усмехнулся.
– Так нам далеко ездить не надо, теперь у нас свои чудеса имеются.
– Ага, - поддакнул Фотий, - поинтереснее столичных.
– Слышь, Вилька? Или как там тебя. Зря Елизар пороть тебя отменил. То еще было бы зрелище. А то мужики интересуются: у тебя от бабства только верх, или низ тоже?
– Девок давно голых не видел?
– Лорисс не узнала своего голоса. Он с трудом пробился сквозь хрип.
– Так то ж девок, а ты не пойми что. Интересно мужикам на диво поглядеть. Да и мне тоже.
– Передай мужикам, - откашлялась Лорисс, - пусть успокоятся и перестанут завидовать: мне нечем их удивить.
– Это в каком смысле?
– Так… в прямом. Хотя, конечно, если кто девку голую ни разу в жизни не видел, тому интересно было б.
– Ага. Стало быть, проиграл я звезду. Слышь, Фотий? Не повезло нам, говорит, девка она.
– А-а-а, - потянула Лорисс.
– Вот ты о чем мечтал. Нравы тут у вас… Извини, девка я. И перед мужиками извинись.