Изгнанница

Булгакова Ирина Е.

Она узнала его сразу, несмотря на то, что никогда не видела воочию. И для нее перестал существовать и зал, и каменные стены, и свет факелов. И вопящий от боли противник, корчащийся у ее ног, и новый, спешащий к ней, на ходу перепрыгивающий через поверженные тела.

Елизар. Тот, кто имел человеческое воплощение, медленно приближался. Лорисс видела седую короткую шевелюру, мешки под глазами, крупный нос и соблазнительно распахнутый ворот ослепительной рубахи. С болью в сердце понимая, что ничто в мире не позволит ей приблизиться к нему на расстояние вытянутого меча - Лорисс уже

видела перекошенное лицо приближающегося противника - и тогда она сделала единственное, что посчитала возможным. Последний нож, последняя надежда из трех, еще летел, прокладывая стремительный путь по незримой дороге, установленной рассудком, а Лорисс уже знала, что промахнулась. Нутром почувствовала. Свет, падающий из окон, застыл на полпути, открыл в безмолвном крике рот споткнувшийся на бегу противник, застыли в воздухе мечи, отражая пойманные лучи Гелиона, и взгляды Лорисс и седого мужчины встретились. Что за нечеловеческая сила подсказала ему то, что должно было произойти? Как могло случиться, что судьба отвернулась от нее, и она так немилосердно промазала? И кто теперь способен ей доказать, что есть на свете справедливость, и стоит ли жить, если ее не существует?

Злые слезы выступили у Лорисс на глазах. Но ни слезы, ни прокушенная до крови губа, не могли изменить того, что случилось. В последний момент, когда в воздухе блеснуло смертельное жало, седой мужчина отклонился так стремительно, что обманул даже нож, летящий точно в цель. Вскрикнул идущий следом, зажимая рукой задетую щеку, но до этого Лорисс не было никакого дела.

Слезы, стоящие в глазах, так и не пролились. Сильный удар по голове на время лишил ее способности огорчаться, подарив ей краткий миг забвения.

4

Белый пух кружился, вздрагивая от малейшего движения воздуха. На мраморном полу не осталось свободного места. Все новые и новые хлопья, исполнив сольный танец, падали на пол, сливаясь с белым ковром.

Она шла по ковру из белого пуха, загребая его босыми ногами. Белая туника мешком висела на худеньких плечах. Ее глаза были тусклы и невыразительны. Прозрачная кожа на безволосой голове, сквозь которую проглядывали нити кровеносных сосудов, вызывала обманчивую жалость. Тонкий нос вздрагивал, будто она принюхивалась и никак не могла решить, нравится ли ей запах. Пухлые губы готовились сложиться в капризную гримасу.

Дэвис сидел в кресле посреди зала, старался лишний раз не дышать и ждал, когда она подойдет ближе.

Белые хлопья пугливо разлетались, повинуясь движению воздуха от ее босых ног. Она сама была под стать пуху: воздушна и легка.

Если, конечно, не знать, кто она такая на самом деле.

– Знаешь, Клэр, ты единственная, кому я позволяю такие вольности, - он говорил тихо, чтобы не породить шумным вздохом белый вихрь.

– Знаю, господин, - хрупкая девочка заговорила хриплым и низким голосом.

– Ты давно перестала быть демоном. По крайней мере, в том, общепонятном смысле.

– Перестала, - полувопрос, полуответ.

– Будь моя воля, я позволил бы таким как ты жить.

– Врешь, - так же ровно, без всякого выражения.
– Но я не хочу жить. Я хочу наоборот.

– Ты нужна мне,

Клэр.

– Я всем нужна, господин, - она остановилась в двух шагах от него и долго смотрела, склонив голову набок.
– До тебя - твоему учителю. До него - его учителю. До него…, - и черные тени плескались в бездонных глазах.

– Я не могу без тебя.

– Я так долго живу с людьми, что давно лишилась себя. Только чужое. Я выросла из него. Теперь знаю, это не подходит моему телу. Ты знаешь, чего я теперь хочу: чтобы ты забыл обо мне.

– Ты не в настроении, Клэр, согласись…

– Настроение… Настройка сути… Сущности. Во мне нет ни сути, ни сущности. Но, в сущности… мне все равно.

– Ну же, Клэр. Я видел, тебе нравилось работать с мальчиком. У тебя горели глаза.

– Разнообразие - лекарство от скуки.

– Если злоупотреблять разнообразием, то это само по себе становится привычкой. А привычка - враг благих начинаний.

– Гурий оказался послушным мальчиком. Он не сопротивлялся, он радовался. Это было почти скучно, - она произнесла “скушно”, потянув “ш”.

– Хочешь поработать с девочкой?

– Девочкой, - эхом откликнулась она, но легкая улыбка коснулась больших усталых глаз.
– Пожалуй. Я хотела бы поработать с той девочкой, - “той” на взгляд Дэвиса прозвучало резковато. Ему вдруг показалось, что она знает больше, чем говорит, но спрашивать он не стал. Легкий налет загадочности - перманентное состояние Клэр.

– У тебя будет такая возможность.

– Твой голос тих, но слово “Договор” - срываешь с губ как вечности закон…

– Ты помнишь? Подумать только, сколько лет назад я его тебе читал.

– Лет? Ты забыл господин, для меня время - только слова. Я такой пришла в твой мир, такой же уйду. Для меня время - мудрость. Я становлюсь мудрее, это и есть мое время.

– Прочти до конца, - попросил он, только чтобы отвлечь ее от философских измышлений, которые порядком ему надоели. Но то была Клэр.
– Память стала подводить меня. Я люблю стихи Гаруни. Особенно из “Демонического цикла”.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Тьма возьми, он отвык от ее взгляда!

– “Твой голос тих, но слово “Договор”

Срываешь с губ как вечности закон.

А до меня доносит эхо “Вор”,

Овца убита, уцелел дракон.

Накрою старый пыльный небосвод

Покровом из отрубленных голов,

Я докажу тебе простое: вот -

Где есть дела, не нужно много слов.

Но ты молчишь, и холодеет взор,

И вместо слов из горла льется кровь.

Сильнее Договора - Приговор.

…А ты твердил все время, что любовь.

Не уходи. Не знаю что сказать.

Мне жаль, что я была с тобой… строга.

Признайся. Ты не можешь не признать:

Хозяйка я. Хозяйка! Ты - слуга!”

Дэвис, слушая ее, забыл, что его ждет головная боль и разбитое, усталое тело. Клэр читала монотонно. Но, по мнению Дэвиса, лучше стихи Гаруни не читал никто. Сочетание детского лица и недетских переживаний придавало стихотворению драматизм туго натянутой струны. Когда ожидание того, что она может вот-вот лопнуть и открыть доступ бури эмоций волнует больше, чем показная страстность.