К достижению цели
Шрифт:
Ищу работу. Еду на Мотовилихинский металлургический завод. Принимает меня директор — Герой Социалистического Труда А. И. Быховский (его сын, мастер Анатолий Быховский, сейчас является тренером молодежной сборной. Романишин, Ваганян, Белявский, Долматов, Юсупов — его подопечные). Директор готов меня принять на работу, но я сам отказываюсь. К сожалению, до завода далеко, лишь однопутный трамвайчик идет к этому предприятию; как я буду добираться зимой?
Поблизости нахожу северо-западный район электросетей Уралэнерго. Степень кандидата наук пугает директора. «Если никакой наукой заниматься не будете, возьмем инженером на самую низкую ставку». Соглашаюсь
Постепенно сдружился я с пермяками. Стал начальником лаборатории, потом начальником службы изоляции (высоковольтной). С мастером Михаилом Федоровичем Деменевым стали близкими друзьями. Это был худущий верзила (один глаз пострадал на производстве) чудовищной физической силы («Ослабел я, — жаловался он, — раньше две высоковольтные втулки легко переносил, а сейчас только одну»), хитрый, справедливый, без образования, но высоковольтную изоляцию (испытания и ремонт) знал отлично. Кроме того, он был уникальным обмотчиком электрических машин, занимался этим втихую — к нему ездили со всей области на поклон. Он все умел. Когда зимой 1944 года переехали мы в Москву, гулял я с дочкой по 1-й Мещанской. Испорченный троллейбус стоял у тротуара. «Что с ним?» — спрашивает маленькая Оля. «Да вот испортился». — «Ничего, — говорит Оля, — дядя Деменев починит!»
Работал у нас молоденький монтер Сократ Гудовщиков. Рост малый, плечи саженьи, силен был, лицо скуластое, волевое, улыбка чуть кривая, подбородок упрямый, как у англичан — героев Жюля Верна. Любил всех поражать: едем, например, с мостом Шеринга на испытания изоляции — Сократ исчез. Клянем его за недисциплинированность, приезжаем — Сократ в небрежной позе сидит, поджидает нас. Как он успел, непонятно. Наверное, прицепился к какому-нибудь грузовику. Вскоре взяли Сократа в армию, в Сибирь, в электротехническую школу. Он все просился на фронт, да не пускали: специалист был отличный. Тогда Сократ так нахулиганил, что послали его в штрафной батальон.
Лет десять спустя после войны я встретил одного шахматиста — он сражался на Карельском фронте. «У нас был солдат, говорил, что вместе с вами работал на Урале, только имени не помню», — и описал его внешность. Сомнений не было, это был Сократ — он не вернулся из разведки...
Мост Шеринга работал плохо. Отсчет надо было брать при отсутствии тока в диагонали моста, с помощью высокочувствительного гальванометра. Собиралась схема из отдельных элементов, все было открыто — наводки (помехи) на подстанциях сильные, работать невозможно. Настоял, чтобы сделали стальной кожух-экран (в форме пианино) и выполнили стационарный монтаж. Сталь спасала от наводок. Проверили изоляцию по всем подстанциям. Деменев сначала был недоволен — мост стал тяжелым, но вдвоем с Сократом они легко управлялись.
Несмотря на запрещение, однажды все же пришлось заниматься научной работой. Вызывает главный инженер А. М. Левкевич: «Снег — изолятор или проводник?» — «Думаю, что изолятор, надо проверить».
Взял слой снега и подал напряжение. Сначала ток был равен нулю. Затем от короны (искрения) началось местное разогревание, снег стал таять, проводящий канал удлинялся — и пробой.
Иду в управление. «Алексей Матвеевич, по истечении некоторого времени пробой наиболее вероятен». Главный инженер смеется: оказывается, на севере области ураган повалил опоры электропередачи. Провода лежали на снегу, и целые сутки это оставалось незамеченным. Авария была зафиксирована, когда ветер стих.
Ездил зимой 1942 года в командировку в Свердловск (по делам службы).
Рохлин что-то сострил, и я расхохотался. «Ну, все в порядке, — сказал Яков Герасимович, — смеешься ты, как раньше. Война это не смогла изменить...»
Апрель 1942 года, жена должна скоро родить. На работу звонит Левкевич: «Немедленно поезжайте на мельницу, там не могут включить новый электродвигатель. В городе нехватка муки». Едем вместе с Деменевым: на мельнице все в волнении. Советуемся. Решили проверить изоляцию и сопротивление ротора. Приказываю отсоединить обмотку ротора — она в полном порядке. Приказываю присоединить обмотку — ротор легко запускается. Видимо, все дело было в плохих контактах.
Общее ликование!
Возвращаюсь домой поздно. «Скорей ешь», — говорит жена, прерывая мой рассказ о комическом окончании «аварии» на мельнице... Оказывается, пора в роддом!
Под утро появилась на свет Оля. «У, какая черненькая», — сказала Уланова, когда я прогуливал спящую дочку (Галина Сергеевна тоже проживала в общежитии театра).
Трудное было время. Отоваривали карточки. В основном нас спасал хлеб: в семье было трое работающих. Часть хлеба меняли на рынке на картошку. Когда дочка подросла, положение стало хуже. Пришлось продать пишущую машинку «Ундервуд»; на призы за красивейшие партии Ноттингемского турнира (жюри вынесло свое решение после моего отъезда из Англии) советские работники в Лондоне в свое время приобрели ее для меня. Я отпечатал на ней кандидатскую диссертацию. Теперь машинку «съела» маленькая Оля.
Во время войны с нацистской Германией главной задачей для советских шахматистов являлось не только сохранение того, что было создано в предвоенное время — массовое развитие шахмат и высокий уровень игры лучших мастеров, — но и подготовка к тому, чтобы после войны добиться завоевания первенства мира.
Так обстояло дело не только в шахматах, но и в других областях культуры. Конечно, это возможно только там, где шахматы пользуются поддержкой государства. Разумеется, когда страна первые полтора года, как она была втянута в войну, находилась в трудном и опасном положении, эти усилия в отношении поддержания шахмат были минимальными. Но после победы под Сталинградом никто уже не сомневался в победе окончательной. Героические усилия как на фронте, так и в тылу, в военной области и экономике принесли свои результаты.
Итак, работа работой, а к матчу с Алехиным готовиться надо. Решаю прокомментировать все партии матч-турнира на звание абсолютного чемпиона, чтобы не растерять мастерства в анализе. Работаю по вечерам, использую каждую свободную минуту, но их мало... Сижу как-то на собрании; скучно, а дома работа ждет. Пишу записку председателю: «Алексей Матвеевич, плохо себя чувствую». Получаю ответ Левкевича: «И я хочу домой...»
Книгу я писал полтора года. Давно подозревал, что это лучшее, что я сделал в области шахматного анализа. Несколько лет назад Матанович сказал мне, что сейчас он изучает эту работу с удивлением (гроссмейстер Матанович издает в Белграде «Шахматный информатор» — настольную книгу каждого квалифицированного шахматиста наших дней).