К достижению цели
Шрифт:
Сложная натура у М. Эйве. Человек талантливый и острый, живой и добрый, но, когда он возглавил ФИДЕ, выяснилось, что, как и за шахматной доской, в своей президентской деятельности он недостаточно принципиален!
Камчатка мне понравилась. Купались мы в Паратунке, вода темная, но чистая, есть бассейн с водой 37° есть и 40°. От 40’ я сразу вынужден был отказаться, а вот 37° — неплохо!
Шахматистов много; были только два дня, в долину гейзеров слетать не успели. Когда уезжали, облачность была низкой. Ну, думаем, даже с воздуха Камчатки не увидим. Пробили облачность — чудо: Авачинский и Корякский вулканы «пробили» облачность так же, как и
Когда мы с Эйве были в Братске, интерес там был исключительным. Подходим к зданию, где выступаем: несколько шахматистов стоят с транспарантом: «Привет Эйве и Ботвиннику!» Эти шахматисты были со строительства Усть-Илимской ГЭС; шесть перворазрядников прилетели на специальном самолете.
Потом уже (без голландца) летали мы с Я. Эстри-ным на строительство Саяно-Шушенской ГЭС, могучая там природа (высота плотины будет 300 метров). На катере по Енисею спустились до Шушенского и осмотрели мемориал. Удивительно было в семидесятые годы наблюдать дореволюционное Шушенское: сельскую лавку (все товары были на прилавке), полицейский участок. где ежедневно отмечался Ленин, избы, в которых жил Владимир Ильич во время ссылки... Иначе себе я представлял ранее это время!
Мне особенно интересно было побывать в Шушенском, так как, находясь в ссылке, Владимир Ильич играл в шахматы со своими товарищами — об одной их партии живо рассказал Н. Лепешинский в своих воспоминаниях о Ленине. (Я слышал об этом и непосредственно от Николая Николаевича, когда в 1933 году мы вместе отдыхали в Теберде, — он тогда со мной и в сеансе играл.)
До 1917 года Ленин изредка интересовался шахматами (по-настоящему он .увлекался ими, лишь когда работал в Самаре помощником присяжного поверенного в делах Хардина — сильного шахматиста); известный этюд братьев Платовых вызвал его восторг, но после Октябрьской революции Ленину времени для шахмат уже не оставалось.
— Выступали мы и в Абакане, Дивногорске (осматривали Красноярскую ГЭС) и в самом Красноярске.
Один раз выступали мы с Эйве во Владимире и ездили в Суздаль. Директор музея, симпатичный молодой человек — он недавно окончил исторический факультет МГУ, — вызвался все показать в музее нашему гостю. Но как быть с переводом? Специальные термины, давно ставшие достоянием истории, наш переводчик, прикомандированный от Спорткомитета, не знал.
Еще в Москве, когда мы садились в поезд, я заприметил одного англичанина — он по-русски спрашивал, идет ли поезд до Владимира. Ба, да он здесь, в музее...
«Нельзя ли присоединиться к вашей экскурсии?» — спрашивает он.
Выясняю, кто же он такой, оказывается — доцент Лондонского университета, преподает русский язык.
— Переводить с русского на английский будете?
— Конечно!
— Тогда можно...
Англичанин знал все исторические термины, и Эйве с восторгом приобщился к истории становления северовосточной Руси. Вместо гонорара за перевод мы подвезли англичанина до Владимира.
Только я вернулся в Москву из Лейдена, пришло письмо от Бутенко из Новосибирска с отказом от дальнейшей работы. Субъективно Володя, конечно, ошибся, без меня он уклонился от правильного пути. Объективно Бутенко помог мне своим отказом.
Я считал ранее, что программу должен сделать Бутенко, поэтому держался довольно пассивно, не вникал в различные тонкости работы. Когда я остался один, понял, что "требование Кривицкого о том, чтобы я разработал блок-схемы алгоритма, справедливо. Пришлось засесть за работу.
К тому
Оказалось, что такая зона формируется по строго детерминированной структуре, в зону включаются лишь те фигуры, которые успевают принять участие в борьбе. (Бутенко решил, что включение зоны в алгоритм необязательно. Формально мы на этом и разошлись.)
Я продолжал трудиться над оформлением работы, не прекращая ее ни в поездках, ни во время отдыха. Осенью 1971 года я совершил большое турне по Югославии — сделал примерно 2500 километров на автомашине. Был в Сербии, Македонии, Черногории, Боснии и Герцеговине, Хорватии, Словении и Воеводине! Откровенно говоря, наибольшее впечатление произвела Черногория. Какие кручи, ущелья... Выступал я в Цетинье, древней столице Черногории. Были мы вместе с Божидаром Кажичем, нынешним вице-президентом ФИДЕ: он родился в деревушке недалеко от Цетинье, кончил в древней столице гимназию, во время войны партизанил в горах. Черногорцы считают себя «почти» русскими. «Нас с русскими 200 миллионов», — посмеиваются они. Как мне рассказывали, Черногория со времен русско-японской войны до сих пор «находится» в состоянии войны с Японией — Черногория тогда присоединилась к России и направила на фронт (так уверяют черногорцы) двух солдат, а при заключении мира забыли объявить, что Черногория прекратила состояние войны с Японией!
Поехали отдыхать на побережье Адриатики, в Будву. Пляж весь из белых мелких камешков, никаких волн — перед Будвой в двух километрах лежит остров Светый Никола, он защищает Будву от морских волнений. Вода такая чистая, что нельзя понять, какая глубина!
Купались, конечно, и... заканчивал я свою работу!
Подружились мы с Божо. Рост примерно 190, здоровый, спокойный черногорец, декламирует Пушкина. Справедлив и принципиален, и в то же время есть в нем что-то детское... Серьезно изучает историю шахмат, когда знакомится со старой шахматной книгой, радуется, будто клад нашел. Когда знал, что я работаю, не мешал (редкое качество).
Звонят из Совета по кибернетике Академии наук; Е. Геллер (просьба не путать с гроссмейстером!), сотрудник совета, приглашает 8 декабря выступить на семинаре в Доме ученых — весьма кстати. Пытался я договориваться с различными организациями о совместной работе над программой, но безуспешно. Криниц-кий и Рамеев, встретившись на одном совещании, обсудили этот вопрос и решили: надо направить программистов в лабораторию, которой я руковожу, и там начать работу. Конечно, я был за; может, на этом семинаре и найдутся сотрудники?
Мне показалось, что семинар прошел неудачно, вопросов много, но никто не выступил. Сначала сослепу не разглядел присутствующих, но, когда начались вопросы, по голосам узнал старых знакомых: и Шура-Бура, и Адельсон-Вельский... Потом они подошли и держались приветливо, за пять лет многое изменилось. Вместе с Адельсоном подходит его новый сотрудник Донской.
— Мы совершенствуем нашу программу, — говорит Георгий Максимович.
— А для дерева перебора выделяются ходы, имеющие смысл, или ходы включаются без разбора?