К достижению цели
Шрифт:
Л. Абрамов подсказал: пошлите работу в сокращенном виде в бюллетень ЦШК (Центрального шахматного клуба), В. Симагин опубликует.
Владимир Павлович был редактором бюллетеня; отношения с Симагиным были у нас прохладные, так получалось, что он не раз был секундантом неприятельской стороны в матчах на первенство мира. Был Симагин человеком сумрачным, но порядочным. Рискнул я и отдал ему статью.
Симагин действовал осторожно и послал работу на отзыв кандидату в мастера Арамановичу — тот был доцентом математики. Через некоторое время мне вручили вежливую, но отрицательную
«Владимир Павлович, — говорю Симагину, — прошу вас присутствовать при нашей беседе с Арамановичем, после чего вы и примете решение». Редактор согласился.
Во время беседы Араманович раскрылся и вышел далеко за рамки своего письменного отзыва. Я держался уверенно.
«Владимир Павлович, — говорю, — вам уже ясно?»
«Да, — отвечает Симагин (Араманович посмотрел на меня с победоносным видом), — будем печатать в порядке обсуждения». Я пожал своему старому партнеру руку; рецензент не скрывал своего возмущения!
Решение Симагина было весьма удачным, ибо после опубликования должно было состояться обсуждение. Его и провели 13 мая 1966 года в чигоринском зале клуба; собрались и математики и гроссмейстеры.
После доклада началась мощная атака: и Шура-Бура, и Адельсон-Вельский, и Араманович... Выступил один профессор — вид его был необычайно респектабельным (потом Араманович сообщил, что он кончил Кембридж), — поучал меня, как надо составлять шахматный алгоритм. Неожиданно один молодой человек заявил, что алгоритм Ботвинника ему нравится.
— А вы кто такой?
— Бутенко.
— Откуда?!
— Из Новосибирска.
Споры разгорелись с новой силой, а после закрытия диспута приняли даже не совсем парламентский оборот. Выпускник Кембриджа слушал-слушал и вдруг неожиданно заявил: «А может, Ботвинник сделал что-то классическое?» Все на него зашикали.
Подошел Рамеев: «Я должен бежать, потом позвоню», — и исчез. Год не звонил Еашир Искандарович; Удивительный он человек, чистой души, глубочайший специалист в области вычислительной техники (кончил лишь два курса МЭИ, но потом в порядке исключения получил ученую степень доктора), говорил мне, что если кто и справится с этой проблемой, то только я... И вдруг решил, что я провалился. Но скажем правду — очень он поддерживал меня, продолжает поддерживать и теперь!
А с Володей Бутенко мы вскоре начали сотрудничать и работали до 1970 года.
На этом диспуте выяснилось одно неожиданное для меня обстоятельство: оказалось, что неизвестны способы получения траекторий на ЭВМ. И Шура-Бура, и Адельсон-Вельский утверждали, что простым путем траектории получить невозможно, стало быть, и алгоритм никуда не годится!
Просидел я две недели и нашел простой метод — с помощью массивов 15 X 15. Написал статью, отнес Симагину, он ее тут же опубликовал.
Бутенко и сделал программу (для машины М-20), которая выдавала все необходимые траектории. Мои оппоненты стали осторожнее.
Практика показала, что нельзя успешно работать, когда сотрудники живут в разных городах и встречаются друг с другом эпизодически. Наше сотрудничество
В июле снова играю в шахматы — международный турнир в Амстердаме. Соревнование организовано фирмой ИБМ, здесь помещается завод этой американской компании. Живем с Флором в мотеле, что при выезде из города на автостраде на Гаагу. Завод недалеко, там открытие турнира, в жеребьевке участвует ЭВМ. А играли мы тоже поблизости — в современной... церкви! Перед входом на четырех высоких столбах стоит что-то вроде водокачки; оказывается, это колокольня. Звонаря, конечно, нет, ибо колокол с автоматическим управлением...
Хорошо было играть, все рядом, воздух в этой новой части Амстердама сравнительно чистый. Играл хорошо, но одну партию — с Зюйдема — исключительно хорошо. Отложена была партия с лишним качеством, но после моей неточности перед контролем выигрыш стал неясным.
Очевидно, бог помог: посидел я в церкви с карманными шахматами полчаса и нашел поразительный выигрыш с «тихим» ходом Ле8! I — Зюйдема долго не сопротивлялся.
Час спустя один из участников турнира сообщает новость — Зюйдема сдался в теоретически ничейной позиции! Эндшпиль ладья с пешкой g6 против чернопольного слона ничейный...
Я засмеялся — выигрыш теоретический, сам видел, как Смыслов в сороковых годах у Симагина выиграл подобный конец. Вскоре спешит ко мне тот же мастер: «Все в порядке, жертвуется пешка g, и черные проигрывают слона...»
По возвращении в Москву продолжаю искать издательство (рукопись теперь пополнилась методом поиска траекторий). Пошел в «Науку», там объяснили, что они издают лишь по решению издательского совета Академии наук. «Вот по редакции научно-популярной литературы, там иначе...»
Пошел в эту редакцию к Н. Прокофьевой.
«А кто может дать отзыв?»
Объясняю, что положительный — Рамеев; отрицательный могут дать Шура-Бура или Адельсон-Вельский.
Наталья Борисовна засмеялась:
— У нас есть и свои рецензенты. Николай Андреевич, отзыв на рукопись Ботвинника дадите? Нет, нет, тут не по истории шахмат, здесь кибернетика.
Так судьба свела меня с Криницким!
Пришел я к нему в ГВЦ Госплана СССР — Кривицкий был главным математиком вычислительного центра. Говорили четыре часа. Только через три часа я Догадался, что Николай Андреевич не усматривает разницы между горизонтом и предельной длиной варианта. Объяснил — и стали понимать друг друга.
Высокий, чуть сутулый, усики, очки, словно земский врач из рассказов Чехова, Криницкий много лет был военным; прошел всю войну, а затем стал научным работником. Очень честный, прямой и упрямый, говорить с ним трудно. Но, как умел видеть Рагозин, так и Криницкий видит то, чего другие не замечают. Поговоришь с каким-нибудь академиком, потом вспоминаешь разговор и только плечами пожимаешь; поговоришь с Кривицким, вроде ничего хорошего нет, а потом начинаешь понимать задачу глубже!
Николаю Андреевичу и идеи и рукопись понравились. Возился он со мной долго, выправлял текст (с математической точки зрения), замечаний было много.