Къ изученію заговора и колдовства въ Россіи.

Леонская Елена

3. Въ заговорахъ отъ зубной боли непремнной формулой служитъ вопросъ къ мертвецу о зубной боли. Словами эта формула выражается различно, но въ, опредленныхъ все-таки чертахъ: „иди вопроси Лазар четверодне^в на^г, бол^т ли у не^г зубы“ (№ 44)); – спрошу а^з у мертвеца… (№ 82).

4. Очень многочисленные заговоры отъ крови покоятся на формул зашиванія. Словесное выраженіе рисуетъ картину, всю построенную на понятіи зашивать: здсь упоминается и игла и нить и лицо, которое шьетъ, главнымъ образомъ, двица. Какъ бы съ перваго взгляда

ни казалась сложна выраженная въ позднйшихъ заговорахъ словами картина, разобранная на составныя части, она дастъ непремнно вышеназванную формулу, иногда совершенно стертую и весьма измненную.

Картина шитья въ заговор на кровь измняется и вслдствіе

37

того еще, что представленіе нити лежитъ въ основ картины пряденія; эту послднюю и можно встртить въ заговор отъ крови (№ 12), такая смна произошла очевидно отъ вліянія одного представленія на другое.

5. Заговоры отъ ранъ построены въ нкоторыхъ случаяхъ на той же формул, что и предыдущіе заговоры отъ крови (№ 17) (зашиваніе), а иногда на совершенно новообразованныхъ формулахъ.

6. Ударъ и уразъ, какъ болзненное состояніе, приравниваются къ ран, къ кровотеченію, порч, вообще болзни, почему и заговоры на случай увчья не имютъ опредленной собственной формулы, а строятся на формулахъ другихъ заговоровъ (зашиваніе № 99, отстрливаніе № 116).

7. Присушки пользуются формулой горнья, которая разнообразно передается словами: рисуется и неугасимый огонь подъ камнемъ (№ 29), и огненная рка (№ 107), и кузница съ пылающимъ горномъ (№ 122).

Кром того чрезъ присушку насылается безволье, тоска, печаль. Это насыланіе выливается въ заговор въ опредленной картин (формул) втровъ, несущихся безпрепятственно по всему свту и могущихъ занестя тоску въ душу того, противъ кого направлена присушка. Такимъ образомъ для присушекъ характерны дв картины, въ основ которыхъ лежитъ сложное представленіе психическаго состоянія человка. Формула горнья встрчается и въ заговор на властелина, вслдствіе внутренней аналогіи между нимъ и присушкой… „та^к бы горило ср^дце… властелина ко мн“ (№ 33).

Что же представляютъ собою эти формулы, которыя настолько характерны для заключающихъ ихъ заговоровъ, что, основываясь на нихъ, возможно и въ разбившемся текст опредлить настоящую тему? Опираясь на описаніе магическихъ обрядовъ, которые связываются съ тмъ или другимъ заговоромъ, не трудно замтить, что характеризующія тему формулы суть не что иное, какъ выраженіе въ слов магическаго дйствія. Обрядъ заключается въ томъ, чтобы „здла^т у воды человка въ его јм з гнилы, нести в сокрове^нно мсто се и постави^т сто, да стрел^ті

38

г-ю стрел (ы) в брюхо…“ и вполн разъясняетъ текстъ заговора отъ всхъ болзней (включая сюда и злого человка, какъ имющаго возможность наслать болзнь), который въ большинств случаевъ говоритъ, какъ какой-то мужъ отстрливаетъ болзнь, прикосы и призоры.

Обрядъ, проявляющійся въ дуновеніи, отплевываніи (№ 54), поясняетъ текстъ, въ которомъ говорится объ отсыланіи болзни подальше отъ человка.

Заговоры отъ кровотеченія не имютъ при себ магическаго обряда, но формула зашиванья логически ведетъ къ предположенію, что былъ, если не магическій, то лчебный обрядъ, заключавшійся въ зашиваніе раны ^*).

Обрядъ, отмченный въ одной старой рукописи Б-ки Моск. Синод. типографіи № 35 (403) л. 53-54 „…и гро^б кусаю^т да зубы не бол^т…“, объясняетъ традиціонный вопросъ

къ мертвецу, ставшій характерной формулой для заговора отъ зубной боли.

Какъ было замчено выше, разъединеніе магическаго дйствія и заговора повело къ разростанію (въ словесномъ отношеніи) и невразумительности послдняго, иначе сказать, забвеніе магическаго обряда послужило причиной измненій, осложненій и искаженій формулъ, характерныхъ для той или другой темы; кром того, такое распаденіе заговорныхъ формулъ посл отдленія заговора отъ первоначальнаго обряда шло довольно быстро вслдствіе того, что элементъ просьбы разростался въ заговор насчетъ основного элемента приказанія. Этому разростанію содйствовало вмшиваніе въ заговорные тексты молитвеннныхъ обращеній.

Таковъ въ главныхъ чертахъ сборникъ заговоровъ, сохранившійся въ рукописи XVII вка. Онъ даетъ матеріалъ для сужденія о нкоторыхъ колдовскихъ пріемахъ, практиковавшихся среди русскаго народа, а также и о заговорныхъ текстахъ, отличающихся хорошей сохранностью.

Эти хорошо сохранившіеся тексты имютъ такія особенности, которыя позволяютъ предположить нкоторую обработку

39

со стороны составителя сборника. Такъ въ текстахъ заговоровъ встрчаются одинаковыя выраженія, какъ-бы привычныя уже тому лицу, которое составляло сборникъ, напримръ: „мца ве^тха и по^лна и перекро“ (№№ 28, 29, 30, 35, 122), „а морю на славу, а мн р. Б. на паме^т“ (111, 116), „ лихово (

ч

) и е^г думы и его смыслу“ (№№ 11, 16, 26), „по^дедае^т …предае^т ….изьедаетъ“ (9, 111, 114); постоянное изображеніе эпическаго числа тридевять такимъ образомъ: г (7, 18, 111, 121, 122), употребленіе тарабарщины и боле или мене однообразныхъ зачалъ, ссылка въ одномъ заговор на другой (№ 78) „јмена ж дерева^м зри наза^ді писа^нно“ также даютъ нкоторое право говорить о преднамренности одного лица, наложившаго слабый отпечатокъ своей личности на сборникъ.

Весьма возможно, что эта обработка была боле значительной, но объ этомъ при имющемся матеріал судить трудно

Да и эти сохранившіяся индивидуальныя черты не даютъ какихъ либо отчетливыхъ указаній на составителя сборника, можно лишь сказать, что онъ былъ достаточно грамотенъ и знакомъ съ книжностію, но кмъ онъ былъ – не видно ясно; подборъ заговорныхъ текстовъ разнообразенъ и не характеризуетъ какого нибудь опредленнаго намренія, видно лишь, что составитель бралъ разные заговоры, чтобы при случа использовать ихъ, если не для себя, то для кого нибудь другого: „кому говори^ш им^рк“ указывается при заговор № 32. Мало того, что составитель сборника бралъ русскіе заговоры, онъ пользовался и инородческими, причемъ эти послдніе писаны вперемежку съ русскими, а нкоторые весьскіе заговоры и переведены, о чемъ свидтельствуютъ въ русскомъ текст заговора слова, оставшіеся непереведенными. Можно предположить, что языкъ финскихъ обитателей рус. сверо-западнаго района былъ знакомъ составителю сборника. Эго обстоятельство вмст съ вышеприведенными географическими и историческими (хотя и блдными) свидтельствами заставляетъ настойчиве предполагать псково-новгородскій районъ мстомъ главнаго пребыванія

40

(если даже не составленія) разсматриваемаго нами сборника.

Изслдованіе даннаго сборника заговоровъ со стороны языка, вроятно, точне разршитъ и географическій и хронологическій вопросы, связанные съ этою рукописью, тмъ боле, что нкоторыя слова и выраженія свидтельствуютъ объ архаичности текста ^*).

Литературное же значеніе этого сборника заключается между прочимъ въ томъ, что, благодаря нкоторымъ находящимся въ немъ заговорнымъ текстамъ, можно съ достаточнымъ основаніемъ говорить о значеніи словесныхъ формулъ, характеризующихъ заговорныя темы, и опредленно установить нкоторыя изъ этихъ формулъ.