Кабинет фей
Шрифт:
— Зайдите же в мою обитель, — настаивал он, — и сами оцените то, что вы так настойчиво пытаетесь заставить меня отринуть ради вас.
Выслушав это предложение, она заколебалась, боясь, как бы кабан, заманив ее в пещеру, не запер там, отказавшись отпустить. Он угадал ее мысли.
— О! Не бойтесь меня, — сказал он, — насилие не сможет сделать меня счастливым.
Мартезия поверила его словам, и он увлек ее вглубь пещеры; тут глазам ее предстала вся дичь, заботливо припасенная им для возлюбленной. При виде этакого мясного ряда ей стало дурно; она отшатнулась и хотела было бежать, но Вепрь с покровительственным видом изрек:
— Прелестная
А вот ей-то клятву давать совсем не хотелось — но она оказалась заперта в пещере и не могла выйти. Зачем она пришла сюда? Разве в глубине души она не предвидела такого исхода? Девушка заплакала и принялась упрекать Вепря.
— Как мне верить вашим обещаниям, — начала она, — раз первое из них уже нарушено?
— Верьте мне, — и он обнажил кабаньи клыки в гнусной ухмылке, — ибо и кабану подчас не чуждо ничто человеческое. Вы укоряете меня за лживые слова и хитрые уловки, которыми я добиваюсь своего, — но ведь так поступают люди; звери же ведут себя друг с дружкой намного честнее.
— Увы, — ответила она, — вы позаимствовали у тех и у других самое худшее: душа у вас человеческая, а лицо как у дикого зверя. Выберите что-нибудь одно, и я пойму, чего вы хотите.
— Что ж, прекрасная Мартезия, — сказал Вепрь, — в таком случае не соблаговолите ли остаться здесь, не будучи моей супругой? Ведь уйти-то я вам не дам, уж будьте уверены.
Возобновившиеся мольбы и слезы ничуть его не разжалобили, и после долгих пререканий она согласилась стать его женой, заверив, что будет нежно любить его, как любила бы самого красивого принца на свете.
Такое приятное обхождение очаровало кабана: он покрыл поцелуями руки возлюбленной и в свою очередь заверил ее, что она напрасно считает себя самой несчастной. Затем он осведомился, не желает ли она отужинать вместе с ним убитыми косулями.
— Нет, нет, — ответила она, — это не в моем вкусе. Но, если б вы мне принесли фруктов, я бы с удовольствием их отведала.
Он вышел, закрыв вход в пещеру так плотно, чтобы Мартезия не вздумала убежать, но она уже смирилась с судьбой и не сделала бы этого, даже если б могла.
Вепрь набрал апельсинов, сладких лаймов, лимонов [378] и других фруктов, нашел трех ежей, наколол им фрукты на колючки и отправил лакомый груз к пещере. Там он предложил Мартезии вкусить этих изысканных плодов.
378
Вепрь набрал апельсинов, сладких лаймов, лимонов… — Цитрусовые в конце XVII в. были редки и дороги. Ср. в сказке Шарля Перро «Золушка»: когда героиня одаривает сестер апельсинами и лимонами, те оценивают подобный дар как большую щедрость и проявление благоволения.
— Вот и наш свадебный пир, — сказал он, — совсем непохожий на праздник, устроенный в честь двух ваших сестер. Смею надеяться, однако, что пышность нам заменят
— Дай-то бог, — вздохнула девушка и, зачерпнув руками воды из источника, выпила за здоровье Вепря, чему тот несказанно обрадовался.
Скромная трапеза подошла к концу; Мартезия, расстелив на полу пещеры мох, траву и цветы, которые позаботился принести влюбленный Вепрь, соорудила простое ложе, и они с принцем тотчас на него возлегли. Она не забыла справиться у кабана, удобна ли ему кровать, повыше или пониже подушку он предпочитает, не тесно ли ему и на каком боку спится лучше. Тронутый Вепрь нежно благодарил ее, не уставая восклицать:
— Пусть даже мне сулят золотые горы, прочат будущее величайшего монарха, никогда я не променяю на них свою судьбу. Я нашел то, что давно искал: я любим той, кого люблю!
И принц наговорил ей множество любезностей; это ее совсем не удивило — ведь он воспитывался при дворе; зато весьма обрадовалась она тому, что долгая жизнь в уединении ничуть не умалила его красноречия.
Наконец сон смежил их веки, как вдруг Мартезия неожиданно проснулась: ей привиделось, что ложе ни с того ни с сего вдруг стало мягче. Легонько прикоснувшись к Вепрю, она обнаружила, что вместо кабаньего рыла у него теперь человеческое лицо в обрамлении длинных волос, а вместо копыт — ноги и руки. Крайне изумленная, она снова уснула, а на рассвете проснулась рядом все с тем же кабаном, и даже еще более дикого вида.
Так прошел и еще день. Мартезия ничего не сказала мужу о том, что случилось ночью; когда они легли спать, она опять прикоснулась к его кабаньему рылу, и превращение свершилось снова. Это повергло девушку в ужас; сон как рукой сняло, и она, не в силах успокоиться, тяжко провздыхала всю ночь. Утром Вепрь заметал ее печаль и сам пришел в отчаяние.
— Нет, вы не любите меня, милая Мартезия, — сказал он. — Вам противен мой кабаний облик. Мне остается одно — умереть с горя, и вы будете причиной моей смерти.
— Скажите лучше, что вы хотите моей, жестокий! — гневно ответила она. — Ваши несправедливые упреки ранят меня в самое сердце, но я не в силах вам противиться.
— Мои несправедливые упреки? Я — жестокий варвар? — удивился он. — Но объясните же наконец, что заставляет вас так сетовать.
— Думаете, я не заметала, что каждую ночь вы уступаете свое место человеку?
— Кабаны и вообще-то существа неуживчивые, — возразил он, — а уж с таким рылом, как у меня, и подавно. Отбросьте же подозрения, оскорбительные как для меня, так и для вас, и помните — я ревную вас даже к богам; вам просто приснился плохой сон.
Мартезия, пристыженная тем, что сказала нечто столь неправдоподобное, обещала впредь самой себе не верить; хоть и понимала она, что той ночью все-таки ощупывала человечьи руки, плечи и волосы, но с кабаном согласилась и поклялась больше не вспоминать об этом.
Она и вправду прогнала от себя все подозрения. Так прошло полгода, безрадостных для Мартезии — ведь девушка не покидала пещеры, боясь встретиться с матерью или слугами. Несчастная старуха, потерявшая последнюю дочь, с тех пор причитала без умолку, взывая к ней и оглашая лесные чащи стенаниями. Материнские рыдания достигали ушей затворницы, и та, горюя тайком, сожалела, что ничем не может облегчить ее страдания. А кабан неусыпно следил за женой, и она столь же боялась его, сколь и любила.