Камаэль
Шрифт:
– Ты думаешь, мне будет легче жить, если я возьму и отпущу слуг, которые приносят завтрак и приводят замок в порядок? Да, я жил когда-то сам, был сам по себе, готовил сам, убирался сам, это осталось в прошлом, ты прав. Они и сами будут в ужасе, всем нужно время привыкнуть к изменениям и свободе. Но почему здесь не должно быть свободы? Аэлирн, я восемнадцать лет жил в мире машин, где нет магии, где нет всего того, что есть в этом мире. Я жил там, где все работают сами на себя.
– А много ли там свободы, Льюис?
– Много, - не задумываясь и не прислушиваясь к его вкрадчивым интонациям, в запале рявкнул я.
– И свобода для каждого своя! Ты можешь делать всё, что в голову придёт, но потом всё равно придётся за это платить.
– Думаешь, здесь иначе,
Мужчина отвернулся и покинул шатёр, мягко ступая босыми ногами по тонкому покрову листьев и хвои. Тихо прошелестел за ним следом светлый плащ, а крылья его были мягко и покорно сложены за спиной. Полог за ним беззвучно опустился, а я со злостью стиснул кулаки и зубы, отвернулся к огню, пытаясь унять злость и жар собственного лица. И это мне всё говорил тот, кто желал убивать направо и налево, держать всех в страхе и кровавом ужасе! Не рубить с плеча и оставить всех в покое! Впрочем, злость быстро улеглась, но ясность разума ко мне не вернулась. И лишь много лет спустя мне удалось понять, о чём именно говорил Аэлирн и как сильно ошибался сам.
– Король сейчас занят и не может вас принять, - донёсся до меня голос моего благородного канцлера.
– Мне плевать, чем он там занят. Я желаю с ним говорить немедленно.
– Боюсь, вам придётся обождать. Эй! А ну стой!
Полог резко одёрнули, я едва успел обернуться и нацепить на лицо полагающееся выражение и чудом не скривился. На меня надвигался мужчина весьма неприятной наружности. В глаза сразу бросался уродливый, кривой шрам, рассекавший его губы возле левого края и шедший до самого глаза, подёрнутого белой непроницаемой плёнкой. Седина в его каштановых вьющихся волосах должна была вызвать у меня хоть каплю уважения, но и оно тоже не проснулось во мне в те мгновения. Камзол его был застёгнут кое-как, спешно и неряшливо, и я даже задумался о том, что это создание, по шутке судьбы оказавшееся эльфом, вообще делает в военном походе. Но его сверкающие и фонящие магией перстни говорили сами за себя. Злой взгляд его нашёл меня в два счёта, но ни капли сознания не нашлось в нём.
– Кажется, я что-то упустил, Ваше Величество!
– гаркнул маг.
– Должное приветствие и собственное имя, благородный господин, - резко отозвался я, вскинув на мужчину взгляд.
– Сперва назовитесь, а уже потом мы поговорим о ваших проблемах.
– О моих проблемах?!
– взревел эльф, потрясая кулаками.
– Это у вас сейчас будут проблемы! Кажется, вы не очень понимаете свои обязанности!
– Если вы сию же минуту не смените свой тон, я прибегну к привилегии вас обезглавить. Я не потерплю столь фамильярного обращения.
Говорить пришлось резко и тихо, гнев внутри всё нарастал, а тишина, что стояла вокруг шатра давала понять, что нас слушает весь лагерь и здорово греет на этом уши.
– Вы мне ещё и угрожаете, несносный мальчишка!
– сорвался на фальцет маг.
– Мне, магу Сайрусу в пятом поколении!
– Да будьте вы хоть в двадцать шестой пятке, господин, это не помешает мне вырвать вам язык и отдать ликантропам на закуску или приманку. Заканчивайте эти базарные вопли и переходите к делу.
Эльф ошарашено замер, открыл и закрыл свой изуродованный рот, сделал несколько глубоких вдохов, но то лишь, похоже, раздуло пламя внутри него. И хотя он продолжил уже не на таких высоких тонах и не перестал теперь уже завуалировано хамить, голос его всё равно дрожал, грозясь сорваться на новый вопль.
– Ваше Величество, мне донесли, что вы имели такую дерзость обвенчать моего слугу с другим служкой.
– Начнём с того, Сайрус, - перебил его я, набивая табаком трубку, - что за доносы я могу не только исхлестать, но и в самом деле лишить языков. Во-вторых, я имел не дерзость, а право обвенчать
Не знаю уж, что именно произвело на мага нужный эффект, однако он со скудным поклоном самостоятельно выпроводился, бормоча себе под нос какие-то проклятья и ругательства, к его счастью — неразборчивые. Аэлирн проводил его ехидной улыбкой, а затем перевёл на меня насмешливый взгляд, вскинул брови:
– Убедился?
– Даже если и да, то что? Собирайся, Аэлирн. Нет времени дольше кота за яйца тянуть.
Павший оскорблённо фыркнул, но совету последовал, а большего я от него и не ожидал. Закончив собираться, я вышел в лагерь и велел собрать шатёр и подготовить лошадей. Вокруг вновь воцарился радостный гул и суета, а я же направился к окраине леса. Здесь деревья росли всё дальше друг от друга, выше и крепче. Ветви их опускались всё ниже, верхние тянулись к солнцу, ветвились и, кажется, в вышине переплетались. Оглядевшись кругом и не заметив никого, я оттолкнулся от земли и повис на нижней ветви, затем вскарабкался на неё и стал подниматься всё выше и выше. Когда мне удалось, наконец, разглядеть долину сквозь листву, я остановился и позволил себе перевести дыхание. Руки горели, были в мелкой крошке коры, мха, покраснели, но я был доволен проделанной работой, хотя где-то посреди своего пути мне показалось, что на заднице брюки треснули. Отъелся его величество, ох, отъелся. Наверное, Аэлирн должен быть по этому поводу просто несказанно рад. По крайней мере, судя по его давним возмущениям и привычкам, я бы на его месте был несказанно рад, узнав о том, что любимой задницы стало чуточку больше. Лучше уж немного мяса, чем костей, обтянутых кожей.
Внизу на много миль раскинулась широкая долина, вздутая холмами и взгорьями, редко вдали виднелись низкие, прижатые к земле сильным ветром деревца, а дальше приходилось изо всех сил вглядываться, чтобы понять — что же дальше? Что там вдали? Тонкая чёрная полоска — начало страшных лесов и низины Хэрэргат. И более ничего не было видно мне, и жалел я о том, что даже звериное зрение крайне ограничено, что не родился эльфом. Или вовсе — человеком, которого всё это совершенно не трогает, он возится с тысячью бумаг, заботится о собственном кошельке, долгах и кредитах, не смотря вдаль. И лишь редкие из них отрывают взгляд от пыли, бросают всё и уходят в путешествия. Спокойные. Тихо вздохнув, я осторожно присел на ветвь и спустил вниз ноги, заставляя себя выбросить из головы всё, что я знал о родном мире, и подумать о лежащих впереди милях. Поджидающих опасностях. Всё это казалось обыденностью мне, а оттого страшило не мало. Не ожидал я от себя, что успею за столь краткий срок пресытиться опасностями и вольным воздухом незнакомого мира.
У самых подножий деревьев эльфы, точно маленькие трудолюбивые муравьи, стаскивали тела погибших в битве в кучи. Искорёженные, окровавленные, разодранные, точно поломанные куклы они громоздились друг на дружке, головы их откидывались, доспехи, помятые и местами пробитые, залиты кровью и вяло поблескивают в лучах затянутого тонкой пеленой облаков солнца. Долина, содрогавшаяся ночью от крови и криков, пустела, лишь редкие тела ещё не донесли до смертных гор. Лесные оборотни и эльфы в молчании провожали братьев, до меня отдалённо доносилась тонкая, дрожащая песня, выводимая одним ломким голосом, готовым вот-вот сорваться на слёзы. Пламя охватывало тела медленно, верно — как Светлых, так и Тёмных. Нет разницы между ними, когда они лежат беззвучно, точно крепко спят под слоем крови и грязи, прижимаясь друг к другу с сиротливостью выброшенных котят.