Камаэль
Шрифт:
Послышались её торопливые шаги, скрип двери, а я медленно, тихо подвывая и порыкивая себе под нос, стал поворачиваться на живот. Тело моё дрожало и требовало оставить его в покое и, наконец, покормить, потому как желудок пел такие жалостливые дифирамбы, что у меня даже появилось странное желание записать это на диктофон и отправить в звукозаписывающую студию, как произведение искусства. Странное желание, ничего не скажешь. Впрочем, скоро я уткнулся лицом в подушку, мягкую и весьма приятно пахнущую, кажется, лавандой. Отчего-то этот запах меня невероятно успокаивал. Запах мяты был приятен мне в чаях, но не более. Если не считать высушенной мяты. Какое-то время в моей комнате даже висело несколько веточек этой сухой травы, и именно тогда я спал, как младенец, но вскоре у меня начали проявляться симптомы астмы, и матушка
– маленькие, округлые, длинные, тонкие, форменные, цветные, бесцветные. Иногда мне жутко надоедало выгребать воск из самых неожиданных мест нашего дома - пару раз я находил его даже в холодильнике, но разве мог я что-то сказать матушке по этому поводу? У меня даже были две самые любимые свечи - обе в стеклянных сосудах. Один, напоминающий цилиндр, был заполнен желтоватым воском. Это была ванильная свеча. Надо сказать, что было весьма приятно измазать пальцы в мягком воске и обмазать им руки, которые после этого были весьма мягкими и приятно пахли, но при всём при этом - не оставляли жирных следов. Правда, вскоре в свечи кончился фитиль, и она просто стояла в моей комнате, иногда применяемая, как странный крем для рук. Второй же сосуд был больше похож на полнобокую бочку. Внутри был фиолетово-синий воск. Он пах умопомрачительно - ярко, терпко, приятно. Лавандой. Правда, если я долго жёг эту свечу, у меня начинала безумно болеть голова.
И теперь я лежал, принюхиваясь, как идиот, к подушке, набитой лавандой, пребывая на седьмом небе от счастья. Мне казалось, что ничего не может быть лучше этого домашнего запаха так далеко от дома. И неожиданное понимание пронзило моё тело, разум, душу. Я понял, отчего этот запах сейчас казался мне таким прекрасным и нежным, уютным. Так пах Элерион. Горло скрутил спазм, глаза предательски повлажнели от слёз. Я не смог спасти этого прелестного ангела, хотя должен был, должен! Если я не умею любить, Элерион, то что же за чувства терзают меня теперь? Вспыхнувшее влечение к Габриэлю, закончившееся для нас обоих столь плачевно; непонятная, необъяснимая тяга к Виктору, давшая нам так ярко чувствовать друг друга; а потом ты, мой второй ангел, погибший из-за меня. Слёзы комом сдавили горло, стало дурно, тело содрогнулось. Должен защищать, а сам могу лишь прятаться и смотреть, как умирают дорогие мне существа. Я не знал Элериона, толком говорил с ним меньше дня, но, кажется, понял больше, чем кто либо! Понял его, этого мальчишку, который любил до последнего и не желал отступаться от ублюдочного Джинджера. Нежный запах моего любимого ангела.
Лаванда!
Я даже подумал поискать для себя специальный маленький мешочек, который можно вешать на шею. Помнится, в детстве, когда матушка разбиралась с моим переводом на домашнее обучение, а я скучал и гулял по потолку, я обнаружил для себя ткань и иголку с нитками. Я не знаю зачем, но я начал шить мешочки. Как сейчас помню желтоватую, плотную ткань и светлые нитки, которыми я орудовал. Когда матушка явилась ко мне в очередной раз, на моей кровати образовался склад жёлтых мешочков неизвестно для чего. Я чуть улыбнулся воспоминанию и даже чуть приобнял подушку, зарываясь в неё носом и наслаждаясь приятным уютом, не обращая внимания на то, что моя спина меня просто напросто проклинает. Вновь послышались шаги - совершенно другие - уверенные, твёрдые, но к тому весьма простые, не тяжёлые.
– Ну что, пациент, к уколу готов?
– раздался уже знакомый мне голос подобравшего меня мужчины, а затем кровать чуть опустилась под ним.
Я промычал что-то утвердительное, а затем дёрнулся, когда с меня стащили одеяло и начали стаскивать бельё. Я уж было подумал, что попал в руки очередных извращенцев, однако мужчина лишь хмыкнул:
– Не дёргайся ты, ну. Я же не собираюсь тебя насиловать. Всего лишь один внутримышечный. Но он весьма колючий, приготовься.
И
– А ну успокойся!
– буркнул Эрик, а затем мне по заднице прилетел весьма болезненный шлепок.
Не успел я и пикнуть, как игла проколола кожу и безошибочно попала в мышцу. Я взвыл, укусил себя за губу и едва сдержался от того, чтобы назвать мужчину проклятым вурдалаком. Щипало и “кололо” весьма сильно, да и долго - видимо, это была ударная доза, потому что я едва не порвал зубами несчастную наволочку. Наконец, крепкие руки мужчины отпустили меня, и я смог с облегчением выдохнуть, уронив голову обратно и позволив телу расслабиться, хотя уколотое место неприятно горело, даже после того, как прохладный ватный тампон, смоченный никак в спирте, прошёлся по этому месту.
– Вот и всё, и нечего было так прыгать, - весьма довольный собой, произнёс мужчина, затем поднявшись со своего места, со смехом глядя на то, как я спешно пытаюсь натянуть бельё на пострадавшую задницу.
– Как тебя зовут, парень?
– Льюис Мерт, - буркнул я, переворачиваясь на спину и скидывая с себя одеяло - жар хоть и отступал, я совершенно взопрел и хотел окунуться в ледяную воду, хоть мне и было стыдно попросить приютившую меня пару о такой благосклонности.
– Вот и славно, - какие-то странные огни на миг пробежали в его глазах, но тут же и угасли, зато заиграла улыбка на его весьма приветливом лице.
– Сейчас Мари принесёт еду, а ты расскажи мне, откуда ты такой потрёпанный и несчастный явился?
– Брат выгнал из дома, - не задумываясь ни на секунду, произнёс я, скрипя зубами и медленно садясь в кровати, беглым взглядом окидывая уютную комнату.
– Я даже одеться толком не успел. Заблудился в лесу, вы меня спасли, честно.
– Да знаю, - отмахнулся мужчина, пропуская свою жену, которая была ниже его раза в два, к моему ложу, чтобы она вручила мне глубокую тарелку с сырным супом-пюре. Тот так и благоухал и манил, а потому рот мой мгновенно наполнился слюной.
– У тебя заражение пошло, ты на краю уже был. Пришлось порядком попыхтеть, чтобы тебя вытащить на свет.
Жёнушка его поставила рядом с кроватью графин с молоком и убежала дальше по своим делам, очаровательно переваливаясь с ноги на ногу и то и дело оправляя свою кофту. Мужчина же придвинул стул с мягкой спинкой и подлокотниками ближе к кровати и присел на него весьма странно - развернул его спинкой ко мне и оседлал на манер лошади. Скрестив руки, Эрик уложил на них подбородок и стал внимательно глядеть на меня, точно оценивая:
– Это, конечно, не моё дело, но я нашёл на твоём теле совершенно нелицеприятные следы от плетей и… кандалов. Что ж за брат-то такой у тебя, раз увлекается такими средневековыми пытками?
Я едва не проглотил язык вместе с супом, чудом не подавившись и вскинув взгляд на мужчину. Тот смотрел внимательно, немного странно, точно что-то начинал понимать, точно знал. Но я не чувствовал от него никаких специфических запахов Светлых или Тёмных, не видел в нём искр магии. Может, он подозревает, что я в чём-то провинился?
– Мой брат в самом деле жесток, это правда.
– тихо отозвался я, не желая раскрывать всех карт да и опасаясь - чего доброго мужчина решил бы, что я помутился рассудком.
– Я не могу точно сказать, из-за чего он вдруг решил так со мной обойтись, но он вбил себе в голову, что я ключ к решению какой-то тайны мира, оружие и так далее. Не смотрите так на меня, Эрик, я вполне нормален, я учился на медика и хотел стать хирургом, но с мая я потерял всякую надежду вернуться к нормальной жизни - брат гнал меня из самого Карсон-Сити, как собаки на охоте - кроликов. Простите. Я попрошу вас уступить мне ванную, а потом я уйду.
– Твоя одежда изодрана в лохмотья, К… кхм-кхм… Льюис. У тебя есть кредитка?
– я смотрел на него теперь с не меньшим подозрением, чем он на меня, чувствуя, как внутри начинает шевелиться комок подозрений и недоверия.
– У нас есть возможность заказать тебе одежду и обувь, но погляди на свои ноги.
Он откинул в сторону одеяло, и я поглядел на свои ноги, напрочь перемотанные и лежащие безвольными плетьми. Стоило мне попробовать пошевелить ступнями, как те отозвались адской болью и развернулись под неестественным углом.