Кареглазка и чудовища
Шрифт:
Она заулыбалась, но сразу же подавила улыбку.
— Спасибо, конечно. Но расслабляться рано. И учти — я тебя не простила. И не прощу. Ты понял? — ученая нахмурилась, но больше для того, чтоб я понял серьезность сказанного.
Я лишь кивнул, улыбнувшись максимально открыто, как мог — показав все зубы и сделав у глаз счастливые морщинки. У меня возникла еще одна идея. Если бы получилось, было бы великолепно, тем более, что Кареглазка уже накрасилась, и нарядилась в юбочку с кофточкой, соскучившись по прошлой жизни.
Я вернулся через пару часов, и она сердилась.
— Ты где был? Спать
— Я кое-что нашел. Тебе нужно это увидеть, — сказал я.
— Нельзя выходить по ночам! Ты самоубийца?! — возмутилась она.
Я настаивал, а она — отказывалась, обосновывая это, в частности, тем, что она не оставит дочь вместе с сектанткой.
— Милана остается с Цербером, — уговаривал я. — А Дита заперта, — и показал ключ от двери. — Я же не дурак. И не самоубийца, — я улыбнулся. — Пойдем, это ненадолго. Только я завяжу тебе глаза.
— ЧТО?!
— Так надо, поверь.
Кареглазка наотрез отказывалась, но я все же уговорил ее, пообещав исчезнуть из ее жизни, как только мы окажемся в Колониях. А завязав ее глаза красным шарфиком, который нашелся в принесенных вещах, я сделал полдела. Если вы помните старый фильм про садомазохистов, то поймете — если завязать девушке глаза, можно сделать с ней что угодно. Рефлексы, как у курей.
Я провел Лену за руку по коридорам замка, мимо огромных рыцарей в чугунных доспехах и через дверные проемы с ветвистыми оленьими рогами сверху. Снаружи она споткнулась, и я едва ее удержал, прижав за талию.
— Хватит! — она хотела снять шарф, но я придержал ее руку.
Мы зашли за угол. Раздался щелчок, и жужжание заполнило воздух. Девушка испуганно шарахнулась — звук напоминал стрекотание.
— Нет, нет, стой! — попросил я. — А вот теперь можешь открыть глаза.
Она сняла повязку, и остолбенела.
Парк развлечений сиял и сверкал, переливаясь разноцветными лампами — словно звезды стали ближе. Карусели и качели, колесо обозрения и американские горки, высотные башни свободного падения, батуты и детская железная дорога, а среди аттракционов — цветастые зонты пустых киосков. Кареглазка заворожено застыла, как вдруг фонтаны взорвались серебристыми струями — она ахнула, и наши ладони соединились. Заиграла музыка — не на полную громкость, но все же…
— Ты чокнутый! А морфы? — она потрясенно выдохнула, но ее глаза горели.
— Ну как? Развлечемся? — я игриво прищурился. — Только мы, как золушки — у нас мало времени.
Вскоре она поняла, что я имел в виду. Я надыбал генераторы и запас топлива, с помощью чего восстановил электроснабжение парка. Но — не всего, и временно — для полного энергообеспечения тут бы понадобилась Воронежская АЭС.
Под гротескными вратами в форме радуги нас ожидал столик с шампанским. Радуясь как дети, мы быстро одолели бутылку и заели ее шоколадными батончиками. Охмелев и забыв о пугающем мире, мы катались на автодроме на машинках, сталкиваясь и хохоча, как дебилы. Затем мы проехались на локомотиве по железной дороге — на безумной скорости, как для этого аттракциона, просто я снял ограничения скоростного режима. И все это время мои руки и тело все ближе прижимались к Лене, иногда она возмущенно отталкивала меня, но все чаще просто не реагировала —
На башни свободного падения она отказалась идти — вдруг свет погаснет, или что-то сломается. И тогда мы пошли на карусель. Я немного отстал, сначала, чтоб открыть еще одну бутылку шампанского, а затем — чтоб полюбоваться ее бедрами — как бы хорошо они смотрелись на Спермоферме… и вспоминал каждый миг, когда удалось подсмотреть Кареглазке под юбку — там, между ножек в темных колготках, белели новенькие свежие трусики, и сводили меня с ума. Господи! Кажется, я хочу от нее детей… но, это не точно.
На карусели я оседлал вертолет, а Лена взобрались на соседнюю лошадку, а вокруг нас в унисон завертелись слон, зебра, лебедь и самосвал. Минут пять мы катались, иногда закрывая глаза, и вспоминая давно забытое — детство, родителей, школу, друзей, каждый — что-то свое. А затем все остановилось, свет погас, и мы погрузились в кромешную тьму.
— Пришел электрик, и перерезал провода, — повторил я шутку, многократно озвученную в таких ситуациях отцом, еще тогда, когда он был жив, а о Вспышке слыхом не слыхали.
— Где ты? — голос Кареглазки прозвучал несколько испуганно.
— Рядом! — я увидел ее на платформе, и втащил в вертолет.
— Прекрати! Что ты делаешь? — возмутилась она, но ее сопротивление было неуверенным.
Я приобнял ее, притянул за голову, и поцеловал. Она уклонилась и засмеялась.
— Опять ты за свое?!
Но я был настойчив. Губы проникли к ее шее, и впились в нежную кожу так внезапно, что она застонала. Она пробовала вырваться, хотя уже «плыла». Я продолжал с еще большим рвением, кусая холку и уши, а руки платонически поглаживали талию и спину, опасаясь фальстарта… и в это время я шептал…
Любовь моя, которую не ждешь.
Любовь твоя — в которую не верю.
А может, мысленно, сама себе ты врешь.
А может, я тобой от скуки сердце грею?
Наверно, да, я знаю — ерунда,
Любовь, которую я нежно так лелею.
Все так нечестно, все только игра,
А разлюбить тебя я не могу — не смею…
— Я не помню такого в твоей тетради, — удивилась Кареглазка. — Или это не твое?
— Мое. Но его нет в тетради. Я написал это для тебя, — слукавил я.
Это стихотворение было написано давно, и я знал его наизусть — просто не записывал. Я тогда был влюблен в Нику. Но Лене знать об этом не обязательно, мое мнение — я написал, я и посвящаю, кому хочу.
— Я тебя не простила. И не прощу. ДА Я ТЕБЯ ПРОСТО НЕНАВИЖУ! — сообщила ученая, словно оправдываясь за невольную слабость.
Воля к сопротивлению была сломлена. Алкоголь, усталость и стресс последних дней, Ковчег и сотворенный мной праздник повлияли на произошедшее. Как и стих — всем девушкам нравится, когда им пишут стихи. Главное теперь — не спугнуть удачу. Возможно, Лена посчитала не важным, что я — подлец и негодяй… она ведь не замуж собралась!