Карл VII. Жизнь и политика

Контамин Филипп

В депеше герцогу Милана, от 20–21 июля 1461 года из Брюгге, Просперо да Камольи сообщает, что получив свежие новости от шпионов при королевском дворе, что люди из окружения Дофина считают скорую смерть короля неизбежной (говорили о зубной боли, а точнее о нарыве в деснах) и поэтому готовят оружие, как для похода в Иерусалим, и уже распределяют должности королевства.

Жорж Шатлен выдвигает два "теологических" объяснения болезни и смерти короля. Первое заключается в том, что за год до его смерти таинственный отшельник предупредил его, что если Бог вернул ему его королевство, то это для того, чтобы он мог совершить великое дело, другими словами, возглавить крестовый поход. Но он игнорировал это и продолжал жить в удовольствиях и разврате, "посвятив себя греху" и подавая дурной пример своим подданным. Он был озабочен только своими "частными вопросами и ссорами" с герцогом Бургундским по поводу его сына. И вот результат: "Он заболел странной болезнью полости рта, а затем у него возникло подозрение, что его хотят отравить, и отказавшись от приема умер от голода" [694] .

694

Chastellain, IV, 368.

Второе

объяснение представлено в рассказе хрониста о последних минутах короля. В апреле 1461 года герцог Бургундский, чтобы выяснить, что происходит при королевском дворе, отправил к Карлу VII еще одно посольство, которое, из-за болезни короля, так и не смогло добиться аудиенции. Два руководителя этого посольства, Жан де Крой и Симон де Лален, вернулись к Филиппу Доброму, так как должны были присутствовать на празднике Ордена Золотого руна. Во Франции остался только рыцарь и доктор права Пьер де Гу и когда Карл VII немного оправился, он представил королю предложение из трех пунктов: 1. Герцог может согласиться выполнять указания короля в отношении Дофина (хотя не уточнялось, какие именно); 2. Будет проведен "день" для рассмотрения проблемы Люксембурга с юридической точки зрения; 3. Состоится "съезд", на котором будут рассмотрены претензии Франции по поводу отказа бургундцев подчиняться правосудию Парламента. На все три пункта Гийом Жувенель от имени короля ответил категорическим отказом. На это бургундский посол взял на себя смелость заявить, что герцог не может быть удовлетворен таким жестким ответом. Тогда король покраснел лицом, встал со своего трона и удалился вместе со своими советниками, тут же кто-то шепнул Пьеру де Гу, что решение объявить войну Бургундии уже принято. Шатлен упоминает о уже подготовленном план военной кампании, согласно которому три армии по 10.000 человек каждая, должны будут одновременно вторгнуться в Бургундию, Люксембург и Пикардию. Хронист подозревает, что некий дурной советник (не названный по имени) убедил короля принять это решение, хотя в глубине души тот оставался сторонником мира. И именно тогда Бог, чтобы избежать этого трагического разрыва, послал Карлу VII болезнь, от которой ему предстояло умереть.

Шатлен сообщает некоторые подробности: бургундские послы заметили, что лицо короля стало одутловатым, а речь несколько бессвязной. Он уже не был прежним человеком. Говорили, что король получил записку с предупреждением о том, что его собираются отравить. Он никому не говорил об этом, но хранил послание в своем дублете или прятал его в букете цветов, а после его смерти оно было обнаружено. Им овладела полная меланхолия. Был даже один случай, когда камердинер стал настаивать на том, чтобы король съел хоть одно из приготовленных блюдо, но тот в порыве гнева бросил ломоть хлеба в голову несчастного слуги, повторяя: "Я лучше умру, чем что-либо съем!". Тщетно приближенные пытались его успокоить. Он продолжал слабеть и Ришар Оливье, епископ Кутанса, предпринял безуспешную попытку заставить его задуматься о спасении своей души. Но вокруг короля по-прежнему толпились хорошенькие женщины, в том числе и Мадам де Шаперон, которых не решались прогнать, потому что он, казалось, получал удовольствие, глядя на них. В конце концов, однако, они были весьма пристойно удалены. Информатор Шатлена утверждает, что во время агонии король очень терзался тем, что против своей воли прислушался к советам сторонников войны [695] . Все это звучит, мягко говоря, неправдоподобно, но следует, однако, отметить, что у короля еще было время отозвать это гипотетическое объявление войны, пока он не лишился речи, и тем самым облегчить свою совесть.

695

Chastellain 1990, 310.

По словам Гийома Лезера, в свои последние дни король соглашался что-либо съесть только находясь за столом у графа де Фуа. По другой версии, он все же согласился съесть соус, поднесенный ему Антуаном де Шабанном, графом де Даммартен, но не смог его проглотить [696] .

Вести о тяжелом состоянии короля быстро распространились по стране. Были организованы торжественные молебны за него и королевство, как это было в Пуатье, по распоряжению муниципалитета.

696

Cronique martiniane 1907, 110–111.

Последние несколько недель своей жизни Карл VII провел в своем любимом замке Меэн-сюр-Йевр. До самого конца он оставался в сознании и был рад, что умирает 22 июля, в праздник Марии Магдалины, поскольку, считал себя величайшим грешником в мире [697] . После исповеди он принял причастие и поручив заботу о своем младшем сыне Карле графу де Даммартен распорядился похоронить себя в королевской усыпальнице аббатства Сен-Дени, где находились гробницы его отца Карла VI и деда Карла V. Необходимо было продемонстрировать династическую преемственность. "Придворным, находившимся в покоях короля, после того как они услышали эти слова, показалось, что они больше его не видят, а только его гроб" [698] . Карл VII умер между полуднем и часом дня, когда ему читали Евангелие от Иоанна, и именно в тот момент, когда были произнесены слова Склонив голову, испустил дух (Inclinato capite, emisit spiritum) [699] .

697

Одну из его дочерей звали Мадлен.

698

Chronique martiniane 1907.

699

Jn, 19, 30.

Конечно,

невозможно знать, сколько реальности содержится в рассказах о смерти короля, ведь их целью было показать его как кающегося грешника, а также подчеркнуть его крайнюю, почти патологическую подозрительность — черту характера, усиленную жизненным опытом, которая, как можно считать, сопровождала его почти всю жизнь.

В тот же день в Компьене в церкви Сен-Корнель состоялась процессия "во имя здравия и процветания короля, от которого пришло известие, что он в большой немощи и что в Париже и других местах прошли процессии в его честь". После этого доктор богословия, магистр Рено де Малепар, произнес замечательную проповедь [700] . Похоже, что это стало реальным проявлением чувств подданных, а не просто проведением традиционных в таких случаях обрядов.

700

Bazin 1906, 6.

Уже 17 июля Дофину было отправлено письмо, подписанное графами дю Мэн, де Фуа, де Даммартен, канцлером и некоторыми другими лицами, в котором сообщалось, что после удаления зуба у Карла VII из десны вышел гной, и король становится все слабее и слабее. Вот почему "мы, как те, кто и далее желает служить и повиноваться Вам, порешили написать и сообщить Вам об этом, и, прежде всего, сделать все, что потребует Ваше Высочество" [701] . Со стороны подписавших письмо, это было шагом, вдохновленным самым элементарным благоразумием, но оказавшимся безрезультатным. Нельзя сказать, что будущий Людовик XI или герцог Бургундский известием о смерти короля были ошеломлены. Вступление в королевство, с целью коронации, уже готовилось, но решительно, с целью мести, а не умиротворения, поскольку Дофин искренне полагал, что переход от одного царствования к другому вряд ли будет легким: в частности, не было известно как поведет себя армия?

701

Du Fresne, VI, 440.

Организацией королевских похорон был занят целый коллектив придворных. Нам известны некоторые из их имен: канцлер Франции Гийом Жувенель, генеральный финансист Пьер Дориоль, первый оруженосец и конюший Танги дю Шатель, серебряных дел мастер Пьер Бурдело и Жан, граф де Дюнуа. После бальзамирования тело короля, по словам Матье д'Эскуши, было выставлено на два дня в одной из комнат замка Меэн-сюр-Йевр. Затем его, полностью одетого в торжественный королевский наряд с вложенными в руки скипетром и десницей правосудия, и позолоченной серебряной короной на голове, положили в деревянный гроб, который в свою очередь был помещен в свинцовый гроб весом 390 либров. Этот второй гроб, был упрятан в большой деревянный ларец. Ларец был водружен на катафалк, который пять черногривых коней потянули в Париж, поскольку было решено прямо в Сен-Дени не ехать. После многодневного путешествия 7 августа через ворота Сен-Жак король последний раз въехал в столицу. Во время путешествия над ларцом с двойным гробом был помещен манекен покойного короля со всеми регалиями власти. С особой тщательностью была создана посмертная маска. Цель заключалась в том, чтобы дать как можно большему числу подданных возможность в последний раз взглянуть на Карла VII, который при жизни не слишком любил себя демонстрировать людям (похоже, что хорошая погода была к месту [702] ). У Нотр-Дам-де-Шам, за стенами города, была сделана остановка. В Париже в похоронную процессию к собору Нотр-Дам вошли герольды, нищие, делегация слепых из больницы Кенз-Вен, представители монашествующего и светского духовенства и Университета, прево королевского двора Жан де Гардетт, парижский прево Роберт д'Эстутевиль с подчиненными ответственными за поддержание порядка в городе, члены королевского рода (Карл, герцог Орлеанский, Иоанн, граф Ангулемский, Карл, граф д'Э и Жан, граф де Дюнуа), канцлер, королевские секретари и нотариусы, магистры Счетной палаты, президенты и советники Парламента, купцы и буржуа Парижа. Все это отражало существующую структуру общества, в которой каждый занимал место, соответствующее его статусу.

702

Selon Martial d'Auvergne 1724, II, 167, В день его смерти некоторое время шел дождь, но вскоре снова выглянуло солнце.

Всенощные Бдения проводились в Нотр-Даме, а на следующее утро во время очень длинной мессы по умершему с заупокойной ораторией выступил доктор богословия Жана де Шатору. Затем похоронная процессия отправилась в Сен-Дени, где 8 августа состоялась еще одна заупокойная месса. На этот раз проповедь читал декан капитула Нотр-Дам, Тома де Курсель, который когда-то написал текст приговора Жанне д'Арк! Нет уверенности, что он упомянул ее во время своей проповедей, но кто знает? В конце концов, Жанна была реабилитирована пять лет назад, и Курсель дал о ней показания, не без каких-либо оговорок. Когда месса закончилась, в часовне, специально построенной для этой цели, состоялось погребение. Затем герольд громким голосом произнес: "Молитесь за душу превосходнейшего, могущественнейшего и победоносноснейшего государя, короля Карла". После непродолжительной паузы, тот же герольд подняв свой жезл, прокричал "Да здравствует король Людовик". Последний в это время находился уже в Вервене, но еще далеко от Сен-Дени и похоже не слишком спешил на похоронах отца, поскольку отдал распоряжение, чтобы они прошли без него.

Среди отсутствующих на похоронах короля были Карл Французский, брат Людовика, Карл, граф дю Мэн, столь влиятельный в последние годы царствования, и Жан Жувенель дез Юрсен, который должен был находиться в Реймсе для подготовки к коронации нового короля, состоявшейся 15 августа, в праздник Успения Богородицы. Королева Мария Анжуйская тоже не присутствовала, что было в порядке вещей, поскольку публичный траур в принципе был уделом мужчин. Каковы были чувства этой брошенной ради любовниц жены, мы не знаем. Однако упоминается присутствие Марии Клевской, герцогини Орлеанской, которая настояла на том, чтобы сопровождать своего мужа.